– У тебя не получится. Ты такая молоденькая… И зачем только ты доверила мне свой секрет. Ведь все кончится бедой, обязательно кончится. Каждый день я буду мучаться и переживать, как ты, что с тобой.
– Вот уж не стоит. Я клянусь тебе, что ничего не случится. Веришь?
Она вздохнула, потом громко высморкалась.
– После всей этой истории я должна сварить себе кофейку. Очень разволновалась! Выпьешь со мной?
– Нет, спасибо. Спокойной ночи, Нелли.
– Спокойной ночи.
Глава 12
В Бенни жил не один человек, а целая толпа. Я никогда не знала, кого встречу, и даже во время наших коротких страстных свиданий он менялся также быстро, как апрельская погода. То он дурачился, как подросток, то становился невыносимо серьезным. «Сейчас будем играть музыку», – говорил он. И мы играли. «А сейчас мы займемся любовью», – сообщал он, и я повиновалась. Он мог одновременно слушать пластинку, разговаривать со мной, есть, играть сам с собой в шахматы и одеваться!
Шахматы были его второй страстью после музыки. Он мог часами сидеть за этой идиотской доской и строить комбинации. Когда ему удавалось выиграть фигуру у невидимого противника, он радостно потирал руки и восклицал: «Это тебя подкосит!» Но в то же время он поступал честно, и его «противник» частенько побеждал. А я просто сидела и смотрела на него.
Тетушку Бенни я видела всего однажды. Это была сухонькая старая леди с серенькими волосами. Она никогда не входила в его комнату, и все их переговоры происходили на лестнице. Думаю, он любил ее и чувствовал, что он ее единственный защитник.
– Я – все, что у нее есть, – говорил он. – Но этого достаточно. Однажды, когда она болела, я играл ей всю ночь напролет, и на утро она совершенно выздоровела. Я чудо-доктор – самый современный медик. Правда?
– Ты скромничаешь.
– Не бойся. Я отличаюсь от остальных тем, что точно знаю, чего могу и хочу. Когда я через год закончу школу, то буду учиться на инженера и заработаю океаны денег. Они заплатят мне миллионы только за строительство моста в Абиссинии. А потом я спроектирую для себя дом с библиотекой, музыкальным салоном, комнатой для шахмат и зоопарком в саду.
– А где буду я? – поинтересовалась я. Он явно озадачился.
– Ты? Ты сможешь присматривать днем за животными и спать у меня в ногах.
– Большое спасибо. Я решила выучиться играть в шахматы, причем отлично, чтобы всегда побеждать тебя.
– Ну, на это уйдет лет десять.
– Я тебе покажу.
Конечно, идея не была претворена в жизнь, но она меня развлекала, тем более, что Бенни иногда бывал безумно самоуверенным.
Однажды днем я застала его в ярости – он бегал туда-сюда по комнате и бормотал:
– Господи! Я этого не вынесу! Просто не вынесу!
– Что, черт возьми, случилось?
– О, мне надо попасть на прием к королеве! Она дает аудиенцию по вторникам. Надо достать белый галстук и фрак.
Я не могла не расхохотаться, представив себе эту картину.
– Перестань ржать.
– Объясни все-таки, что случилось?
– Какой-то идиот написал в газете, что би-бип изобрели не негры, а белые. Чарли Паркер всего лишь третьесортный исполнитель. Это же плевок в лицо всем неграм в мире, и оскорбление нанесено белым! Этого нельзя просто так спускать. Ведь нельзя, правда!?
– Не думаю, что королева захочет вмешиваться.
– Ха, ха, ха, подожди, мне надо кое-что записать.
Он тут же бросился к столу и начал что-то строчить, а потом прочитал мне вслух статью, в которой я, честно говоря, мало что поняла. Тем не менее он был горд и счастлив. Он послал по экземпляру во все газеты, но, конечно, ее везде отвергли. Статья нашла прибежище в школьном журнале, и тогда Бенни окончательно успокоился.
Иногда он впадал в уныние и часами валялся на кровати, глядя в потолок. Тогда я ставила одну из его любимых пластинок, он тут же сбрасывал с себя грусть, вскакивал, и мы пускались в пляс. Потом он хватал трубу, а я ложилась и слушала, как он играет. «Ты же с ума сойдешь, если не получишь вовремя то, чего хочешь,» – думала я о нем с тревогой и нежностью. А он, закончив песню, ложился рядом со мной, руки его тут же забирались мне под свитер.
– Эй, сегодня ты не спрашивал разрешения, – пыталась я его поддразнить.
– Да, я просто взял то, что мне принадлежит.
– Да, ты прав. Это твое. Бери, – приходилось мне согласиться.
Кто-то скажет, что наши отношения были дикими и странными. Возможно, я ничего не могу возразить, а могу рассказать только то, как это было на самом деле. Бенни был горячим и необузданным человеком, да к тому же законченным эгоистом, но зато я не скучала с ним ни секунды. Иногда я вдруг задумывалась о нашем поведении, оно казалось мне странным и безответственным, ведь мы практически ни с кем не виделись, замкнулись друг на друге и думали только о себе.
– Это наше право, – хмурился Бенни, когда я делилась с ним своими опасениями. – Сколько у нас еще времени? Ты об этом задумывалась? Может, нам осталось жить шесть месяцев или меньше. А потом – бам! – и одни дымящиеся руины. Ну? Значит, мы не должны терять ни секунды. Я боюсь только одного – не успеть. А люди тратят массу времени на какую-то ерунду вроде чистки зубов по утрам. Черт, надо так много сделать, что одно обдумывание способно отнять годы.
– А ты никогда не думаешь о других людях?
– О людях? А обо мне кто-то подумал? Разве я для кого-нибудь что-то значу?
– Да, для меня.
– Ну хорошо – для тебя и для тети. А еще? Если я вдруг умру, ты найдешь другого парня, а трубу продадут. Хватит. Баста.
– Не говори так, Бенни. Я…
– Перестань. Не надо ничего обещать. Оставь большие обещания и всякие золотые слова политикам. Я в них не верю. Почитай газету – там одни обещания, которые каждый день нарушаются. Ложь! Единственная правда в мире – это я и ты, мы лежим на кровати. Но еще минута, и нас тут не будет.
– А во что-нибудь ты веришь?
– Да. Я верю в себя. Я верю в твои груди, твои бедра – сейчас, сию минуту. За пределами этой комнаты весь мир погружен в туман. Существует только то, что я ощущаю сейчас. Может, там нет ни сада, ни дороги, ни неба, когда я их не вижу. Понимаешь?
– Не совсем.
– Ну, не важно. Вот были бы у меня андерсеновские калоши счастья. Представляешь, сколько можно было бы узнать того, что не знают остальные!
– Да, ты бы уехал и познакомился бы с другой девчонкой.
– Нет необходимости. У меня есть ты. Ты – все девчонки мира, собранные в одной. Ну что – займемся музыкой, поиграем в шахматы или будем любить друг друга?
– Все сразу, но только в обратном порядке.
– Начнем с любви?
– Да.
– Отлично.
Я целовала его, и все начиналось сначала. Мы несколько раз пытались делать вместе уроки, но ничего не получалось. Бенни не мог усидеть на стуле. Он ходил по комнате, ложился ча кровать или усаживался на подоконник, никогда не задерживаясь на одном месте больше двух минут. Иногда мне казалось, что я смотрю кино, которое крутят слишком быстро. Естественно, я запустила школу.
– Что с вами, Хелен? – спросил как-то раз мистер Брандт. – Вы начали год так хорошо, а теперь отстали. С вами что-то происходит?
– Нет, ничего.
– В следующий раз мне придется доложить о ваших пропусках и плохих отметках директору.
Три дня я занималась старательно, а потом все вернулось на круги своя. Как я могла сосредочиться на уроках, когда чувствовала, что живу на вулкане, который вот-вот начнет извергаться?
Однажды вечером мы с Бенни отправились в городской джаз-клуб. В зале было темно и так набито, что притиснутые друг к другу танцоры едва могли двигаться. Бенни сразу направился к оркестрантам, и его позвали поиграть. Среди танцующих я заметила Берти и еще нескольких одноклассников. У всех был довольно серьезный вид. Ведь здесь не развлекались, здесь слушали джаз.
Я села в одиночестве за столик, наблюдая за Бенни, чье лицо горело от возбуждения. Он сыграл несколько соло большей частью в новоорлеанском стиле. И тут рядом со мной присел какой-то пьяноватый парень в расстегнутой рубашке и сказал: