Они прислушались. Далеко вправо прогудел еще один самолет, и гул его мотора смолк как раз в той стороне, где, как предполагали разведчики, расположились эсэсовцы.
— Пожалуй, да, — согласился Сутоцкий, — разведчики.
— Сейчас утюжить начнут. — Матюхин приумолк, словно прислушиваясь к самому себе, и спросил: — У тебя в висках стучит?
— Стучит… вроде, — ответил Сутоцкий. — И как-то тяжело дышится…
— Вот-вот точно. И еще заметь: дым вверх не тянет. Он висит, даже чуть прижимается к земле, спускается.
— Ну и что?
— Во-первых, это к дождю, а может, к грозе. А во-вторых, немцы должны своих кормить? Должны. Значит, обязаны кухни растапливать. А куда дым от кухонь уйдет?
— Как это… куда? Рассеется!
— Вообще-то да. А сегодня?
— А что сегодня?
— Давление… Понимаешь, изменилось давление. Значит, дым от кухонь будет не рассеиваться, а висеть над самым лесом. Надо немедленно взобраться на деревья и понаблюдать за дымом. Там, где увидим сизые пятна дыма, там наверняка есть воинские части.
И сразу обоими овладело деятельное нетерпение. Они углубились в лес, разыскивая высокие деревья.
Через несколько километров разведчики наткнулись на старую вырубку, и Сутоцкий сказал:
— Теперь надо искать деревья-семенники.
— Не доходит…
— Ты ж человек южный, степной… Так вот, когда вырубают делянку, то оставляют несколько самых высоких и здоровых деревьев — семенников. Они растут, приносят плоды, и семена рассыпаются по вырубке, прорастают, и опять вырастает лес. И здесь должны быть такие семенники.
И они нашли две огромные, заматерелые бронзовобокие сосны. Сучья у них начинались высоко вверху. Пришлось снять сапоги, из телефонного кабеля сделать пояса-перехватки, как у монтеров, и, царапая о кору отвыкшие в сапогах от живой земли ступни, карабкаться враскоряку, обхватывая толстые стволы и перебрасывая вверх пояса-перехватки.
Лес раскинулся широко и привольно. Он перемежался пологими взгорками-гривками, в нем угадывались дороги и просеки, врубившиеся в чащобу, поля. Слева маячила колокольня Радова, от нее легко было вести отсчеты.
Как и предполагал Матюхин, над верхушками разомлевших от жары деревьев сизо-бурыми пятнами висели призрачные островки дыма, почти сливавшиеся с сизо-зелеными вершинами, и, если бы разведчики не искали эти дымы, они бы не обратили на них внимания. Но они искали их. А когда нашли, то мысленно, по запечатленной в мозгу карте-схеме, привязали их к местности и постепенно разобрались в окружающем.
Дымы растекались вдоль речных долин, которые не так уж трудно было различить: зелень деревьев вдоль рек и речушек была темнее.
Вот так, обнаруживая во впадинках-долинах дымные пятна, разведчики еще примерно, еще весьма приблизительно, но определили, где располагаются резервы.
Они уже собрались слезать со своих наблюдательных пунктов на прогретую землю, пахнущую входящей в сок земляникой, когда над ними вновь промчался штурмовик, и Матюхин, не удержавшись, радостно помахал ему вслед.
На штурмовиках, как известно, в центре фюзеляжа сидел в блестящем колпаке воздушный стрелок. В его обязанности входила охрана самолета с тыла, с хвоста. И смотрел стрелок не вперед, как летчик, а назад. Этот стрелок, молодой и веселый младший сержант, увидел приветственный жест Матюхина. Увидел и вначале не поверил, а потом все-таки поделился сомнениями с пилотом. Тот развернул машину и еще раз прошелся над соснами-семенниками. Теперь Матюхина разглядел и пилот и хотел было скомандовать «Огонь», чтобы срезать фашистского наблюдателя, но вовремя удержался: не будут же гитлеровцы приветствовать советский самолет-разведчик! И летчик, чуть качнув крыльями, ушел на свою сторону.
11
Майор Лебедев, покачиваясь в машине, тщательно продумывал свое поведение. Ему, прямому и мужественному армейскому офицеру, в общем-то претило выполнение т а к о г о приказа. И не потому, что он противоречил его отношению к жене, семье: они были далеко и повредить им ничто не могло. Как большинство сильных мужчин, он даже не задумывался, любит жену или нет. Просто она была его частью, и жизни без нее он не представлял. Его смущало другое: и до войны он никогда никому не говорил нежных слов, не умел ухаживать, «оказывать внимание». Учиться этому в войну ему, естественно, не приходилось. Теперь требовалось лгать, подыскивать чуждые ему слова. Майор понимал, что без особой нужды такие приказы не отдаются. Тем более в данном случае. Он знал, что обязан помочь найти истинных виновников гибели нескольких разведгрупп.