Однако здесь, на противоположной опушке дубравы, деревья росли особенно редко и казались наиболее величественными и разлапистыми. Светлые полосы между их тенями были шире, и Матюхин пошел медленнее, прикидывая, двигаться в рост или перейти на привычный для разведчика способ передвижения — ползком.
Решить задачу он не успел.
Слева, прямо перед ним и чуть справа полукружьем вспыхнули яркие автомобильные фары. Инстинктивно Сутоцкий и Матюхин упали, а радист испуганно присел, потом, не разгибаясь, круто повернулся и, петляя, побежал назад. В следующую секунду откуда-то со стороны фар ударили автоматы. Разрывные пули впивались в дубы. Запахло взрывчаткой, свежим корьем и почему-то кожей. Радист взмахнул руками и упал.
Сутоцкий выпростал из-под себя прижатый грузным телом автомат и вознамерился было ударить по фарам, но Матюхин прошипел:
— Не сметь! Ползком к дубу.
Сутоцкий не понял и обернулся, всматриваясь в сразу ставшее хищным решительное лицо Андрея. Матюхин был настолько уверен, что Сутоцкий послушается, что сразу повернулся и пополз к дубу. Здесь, за его стволом, в полосе густой тени, он поднялся и, ловко работая руками и ногами, полез вверх, зацепился за сук, потом, перевалившись на толстую ветвь, подал руку товарищу.
Еще ничего не понимая, Сутоцкий ухватился за эту маленькую для него руку и, придерживаясь другой рукой за ствол, тоже вскарабкался наверх. Когда он схватился за сук, Матюхин перебрался выше и залег, распластавшись на огромной ветке. Жестом он приказал Сутоцкому подняться повыше.
Слева, там, где была основная группа, строчили автоматы. Одна за другой гасли разбитые пулями фары, и Сутоцкий, устраиваясь поудобнее, тоже приладил автомат, но Матюхин опять шепнул:
— Не стрелять, Коля. Ни в коем случае!
Сутоцкий посмотрел на него с недоумением, но послушался.
В свете фар показались немецкие цепи. Смотреть на них было жутко. Впереди двигались огромные угловатые тени. Чем дальше отходили солдаты от фар, тем длиннее становились тени и тем ярче, голубее казались всполохи автоматных очередей.
Там, где была основная группа разведчиков, автоматы смолкли, стали рваться гранаты.
Вероятно, потому, что Матюхин и Сутоцкий смотрели туда, где сражались и гибли их товарищи, они не заметили, как, постреливая на ходу, к дубу приблизилась немецкая цепь. Сухой, властный автоматный стук заставил их вздрогнуть и взглянуть вниз.
Немцы тоже почему-то смотрели только вперед и вниз. Шагов через двадцать — двадцать пять кто-то из них наткнулся на мертвого радиста. Из цепи сразу вынырнули несколько человек, подбежал офицер или унтер-офицер, и все склонились над убитым. Вот смутно мелькнула безвольная рука радиста — видно, кто-то щупал пульс. Потом два солдата понесли навстречу свету фар рацию и автомат. Они прошли как раз под дубом, и Матюхин видел, как они щурились и прикрывали ладонями, как козырьками, глаза.
Там, где отстреливались разведчики, затих последний советский автомат, и немецкая цепь стала смыкаться. На прогалине еще бродили несколько групп немцев, остальные опять мерно, не спеша пошли по следам разведчиков, ритмично, через каждые три-четыре шага, нажимая на спусковые крючки автоматов. Потом эта же цепь прошла обратно, и только тогда двое солдат прихватили убитого радиста и за ноги поволокли его по мягкому, еще не зацветшему разнотравью…
Сверху Матюхин видел, что маскировочная куртка на радисте задралась и в просвете между ней и шароварами безвольно и рыхло вздрагивал странно белый в свете фар живот. От этого стало страшно, и Матюхин зажмурился.
3
Когда сходятся июньские вечерняя и утренняя зори, птицы перестают петь. Это насторожило майора Лебедева. Он прислушался. Совсем неподалеку тихо и печально кричала сплюшка, нагоняя грусть.
Противник все так же неистовствовал, все усиливая прочесывающий огонь. Ударил даже тот, обычно молчавший дзот, который был на пути разведгруппы. Но именно это и успокоило Лебедева. По расчету времени разведчики давно должны были пройти передний край, и, если дзот открыл не прицельный, а прочесывающий огонь, значит, все в порядке: группа благополучно миновала передний край противника.
Налетел первый, ощутимый порыв предсказанного Зюзиным восточного ветра. Майор Лебедев поднялся и совсем уже было собрался идти в землянку, чтобы немного отдохнуть перед первым сеансом назначенной связи (впрочем, рации все время работали на прием, и, если бы что-нибудь произошло, радисты немедленно доложили бы), сделал несколько шагов, когда новый порыв восточного ветра поколебал завесу тумана и она стала быстро подниматься. Туман рвался, цеплялся за кустарник, кочкарник и пропадал не сразу, а кусками. И когда он почти исчез, за выступившей темной громадой дубравы вспыхнули фары и почти тотчас же ударили пулеметы или автоматы. Что именно — майор не понял. Но он хорошо слышал, что заработало чужое оружие, видел, как излетные трассирующие пули иногда достигали опушки дубравы и бессильно, как светлячки, гасли, не достигнув переднего края.