Женя с Ладой сидели вдвоем на лавочке у Адмиралтейства и грелись на солнышке. Лада курила. Она чувствовала себя совершенно взрослой и сексуальной до обалдения. Не то что эта кикимора Черепанова, над которой такой кайф издеваться.
Не первый раз Лада уже заводила подобный разговор, и все время Женя отмалчивалась или отшучивалась.
— Мне никто не нравится. — Она закрыла глаза и подставила лицо весеннему солнцу. — Уж лучше я подожду, чем бросаться под что попало.
— Намекаешь на меня? — окрысилась Лада.
— Нет, почему?
— Потому что тебе просто хочется поругаться. Завидуешь, вот и все. Кому ты нужна, дура несчастная! Чучело!
Женя уходила, мучилась, плакала, а через день-два Лада как ни в чем не бывало сама заговаривала с ней, тащила в уголок, шептала на ухо о своих победах. Она понимала, что ее рассказы Жене неприятны, и поэтому не скупилась на подробности, со смехом изображая в лицах, что говорил ей очередной мальчик, сочно описывая, что именно он с ней проделывал.
Чтобы отвлечься, Женя с головой зарывалась в учебу. С каждым днем приближались выпускные экзамены. Она занималась на подготовительных курсах в первом мединституте. Все говорили, что поступить сразу после школы очень трудно, почти нереально, если, конечно, не дать кому надо на лапу, но Женя все-таки решила рискнуть. На худой конец, на случай провала, она договорилась с двоюродным братом отчима, который заведовал отделением в областной больнице, что ее возьмут туда санитаркой.
Экзамены, которых Женя так боялась, прошли — как и все на свете рано или поздно проходит. После выпускного бала они с Ладой возвращались домой вдвоем — так уж получилось, что та поссорилась с очередным кавалером. Лада казалась такой красивой в нежно-голубом платье, с распущенными по спине волосами. От шампанского на высоких скулах горел румянец, серые глаза блестели… Неожиданно для себя Женя подошла к ней близко-близко и поцеловала в губы. «Черепаха, ты спятила!» — изумленно выдохнула Лада. И вдруг, рассмеявшись, сама поцеловала ее и убежала домой.
Случившееся раздуло какую-то крохотную надежду, похожую на мыльный пузырь. Женя носила его на ладошке, любуясь радужными переливами, и умоляла: «Только не лопайся, пожалуйста, подольше не лопайся!» Она буквально летала на крыльях этой надежды и, к своему удивлению, блестяще сдала вступительные экзамены.
С бьющимся сердцем Женя позвонила Ладе, по которой за последние недели смертельно соскучилась. Подруга вяло ее поздравила, сообщила, что поступила с грехом пополам в политехнический, и предложила «это дело обмыть».
Лада открыла дверь в легком коротком халатике. Она по-русалочьи засмеялась, видя Женино удивление, и за руку повела ее в комнату. Села на тахту и посмотрела в упор, выжидающе и порочно. У Жени пересохло во рту, сердце забилось в каждом закоулке тела.
— Ну что же ты? — тихо сказала Лада. — Ведь ты этого хочешь!
Она вскочила на тахту, встала перед Женей и медленно развязала пояс халата, под которым ничего не было. Полоски незагорелого тела ярко выделялись на смуглой коже. Солнце освещало ее, не оставляя ни единой скрытой складочки…
— …Господи, как все-таки это мерзко! — В голосе Лады звучало такое отвращение, что невозможно было поверить, осознать: о чем это она, неужели о том, что минуту назад произошло между ними?!
Лада повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку, брезгливо, как гусеницу, стряхнув Женину руку.
— И зачем только мне это понадобилось? Новых ощущений захотела, идиотка! Уйди, пожалуйста! Я не могу тебя видеть.
Жене хотелось умереть. Тут же, немедленно. Чтобы Лада пожалела о своих словах. Это отдавало чем-то детским, от Тома Сойера, но встать, одеться и выйти из квартиры, ощущая на себе брезгливый взгляд, было невыносимо тяжело.
«Это уж слишком, это уж слишком!» — отдавались в ушах шаги по широким ступенькам, гулко звучало эхо в пустом парадном. Жене многое пришлось узнать в тот день. Как может казаться пустым, вымершим многолюдный город. Как холод заливает тело и немеют руки при одном воспоминании об испытанном унижении. Как можно пить водку стаканами, не закусывая — и не пьянеть.
Но прошло время — и прошла самая острая, невыносимая боль. Она стала тупой, постоянной. С такой болью свыкаются и живут с ней годами, даже понемногу начиная любить боль — ее, а не того, кто ее причинил. Начались занятия в институте, и это понемногу отвлекло Женю: новые интересы, новые знакомства и даже робкие попытки хоть как-то наладить личную жизнь.
Женя отчетливо сознавала свою непохожесть на других, но она не слишком из-за этого переживала. Отношения с Ладой отнимали слишком много душевных сил, чтобы еще мучиться своей «ненормальностью». Однако после разрыва с подругой Женя задумалась: а не сочинила ли она все эти лесбиянские страсти-мордасти сама?