— Нет. В соседней квартире живут две абсолютно глухие бабки.
— Андрей Васильевич, — вступил Иван, — у вас нет алиби и у вас был мотив для убийства.
— Мотив?! — Самохвалов наконец-то потерял самообладание.
— За неделю до свадьбы вы узнаете, что ваша невеста — проститутка со стажем и что она морочила вам голову, чтобы прибрать к рукам ваши денежки. — Чешенко отложил ручку. — Чем не мотив — обида, ревность, уязвленное самолюбие. Конечно, смахивает на мелодраму, но, говорят, в жизни и не такое бывает. Может быть, вам кто-то звонил ночью?
— Звонил? Ну конечно! — Глаза Самохвалова загорелись надеждой. — В полвторого мне звонил деловой партнер. Из Америки. Вы можете проверить, ведь операторы все звонки фиксируют — и исходящий номер, и время.
— Подождите, вам звонили на сотовый?
— Да, — неуверенно ответил Самохвалов.
Иван посмотрел на него с долей сочувствия.
— Вы, Андрей Васильевич, простите на добром слове, но у вас, похоже, от переживаний крыша слегка… того. Я голову имею в виду, а не другую крышу. Мне ли вам говорить, что по сотовому и в туалете можно говорить, и на месте преступления?
Самохвалов, похоже, действительно с перепугу соображал неважно. Он шевелил губами и был похож на крошку-идиота, не хватало только слюней пузырями.
— Даже если вы действительно разговаривали по сотовому и разговаривали дома, вам ничто не могло помешать после этого сесть в машину и быстренько смотаться на Кузнецовскую. Причем без особой спешки. Колычеву убили между двумя и тремя, а езды отсюда до ее дома по пустым улицам минут пятнадцать.
— Вы вообще могли никуда не ездить, — добавил Сева. — Думаю, вам вполне по средствам нанять кого-то.
— Бред! — Самохвалов начал приходить в себя. — Я могу позвонить адвокату?
— Разумеется, но чуть позже. Костя, поищи понятых. К сожалению, — Чешенко повернулся к Самохвалову, — нам придется произвести обыск. Вот санкция прокурора. Кстати, ваша невеста не была беременна?
— Что?! — задохнулся Самохвалов.
— Да так, проехали. Мы можем приступать?
— Пожалуйста, ищите! — Самохвалов привстал, развел руки в шутовском поклоне и снова плюхнулся на диван.
Обыск занял уйму времени. Площадь квартиры, видимо, бывшей коммуналки, впечатляла. Понятые, две пожилые женщины, были заняты разглядыванием картин и безделушек. Иван, открывая бесчисленные ящики и дверцы, чувствовал все большее и большее раздражение.
— Похоже, по нулям! — сказал он Косте, просматривая книги.
— А что ты хотел? — отмахнулся тот, заходя в ванную.
— Есть! — раздался через пару минут его удивленно-торжествующий голос.
На полу под раковиной, за коробками стирального порошка, лежала опасная бритва с бурым пятном на лезвии — будто ждала их и улыбалась.
— Для начала достаточно. Ну, что скажете, Андрей Васильевич? — спросил Чешенко, аккуратно упаковывая бритву в пакетик.
— Это моя, — тихо, как проштрафившийся ученик, ответил Самохвалов.
— Вы что же, бреетесь таким кошмаром? — не поверил Иван.
— А это запрещено? Она еще от отца осталась. Я брился и, наверно, порезался.
— Да? Вы уверены?
Самохвалов кивнул, но тут вдруг глаза его испуганно расширились.
— Черт! Это кровь Марины! Черт, все против меня! — невнятно произнес он, уткнув лицо в ладони.
— Откуда на бритве кровь Колычевой? — все так же бесстрастно поинтересовался следователь.
— Она взяла ее с полки, не знаю зачем, порезалась и уронила за коробку. Я занялся ее рукой. А вечером мы ходили в супермаркет, и Марина купила мне «Жиллет».
— Андрей Васильевич, — записывая показания, сказал Чешенко, — позвоните, куда вам надо, ну, на работу там, адвокату, потому что мы вынуждены вас задержать. Понятые, распишитесь вот здесь, пожалуйста, и можете быть свободны.
Судмедэксперт Гаврилов, ссутулившись, сидел за компьютером и набирал какой-то текст, время от времени отпивая кофе из надтреснутой голубой кружки. Рядом на салфетке лежал бутерброд с сыром. Сквозь редкие седые волосы на макушке Семеныча трогательно просвечивала розовая, как у младенца, кожа. Попадая не на ту клавишу, он забавно морщился и ворчал, и вообще тот, кто не знал Семеныча хорошо, мог подумать, что это совершенно безобидный и беззащитный дедушка. Но лишь до тех пор, пока тому не приходила охота высказаться.
— А, это вы? — Семеныч развернулся на стуле так резко, что взвизгнули колесики, и с хрустом потянулся. — Никак на понижение пошли? Выгнали, что ли, из управы?
— Да нет, — Ивану почему-то стало неловко, словно он в чем-то провинился. — Вроде надсмотрщика.