Ожидание
Все остальные дети
давно разъехались по домам,
Ясмин тоже ушла,
пообещав встретить нас завтра с утра
в комнате отдыха,
а мы все ждем.
Только после четырех
из-за поворота появляется папина машина.
Она резко тормозит и вспрыгивает
на тротуар.
Мы выбираемся из укромных зарослей,
но за рулем видим вовсе не папу.
Слава богу!
Он развалился на переднем сиденье,
багровый,
как маринованная свекла.
А за рулем бабуля.
– Надрался? – спрашивает Типпи,
залезая в машину.
– В хлам! – восклицает бабуля
и пыряет отца в бок накладными когтями,
зачем-то включая дворники –
хотя дождя нет.
– Вчера ходил на собеседование,
а сегодня
узнал, что на работу его не берут, –
говорит бабуля,
как будто это оправдание,
как будто папа заслуживает сочувствия,
как будто ему все еще нужен повод,
чтобы напиться.
Мы с Типпи елозим на месте,
так хочется рассказать кому-нибудь
про наш первый день:
может, было не супер,
зато никто не обозвал нас исчадием ада
и не спросил, сколько у нас влагалищ.
Но мы сидим молча.
Если папа проснется,
то начнет нести такую пургу,
что хоть уши затыкай.
И никто,
никто
этого не хочет.
Другие причины
Бабуля укладывает папу спать,
включает ТВ
и устраивается на диване.
Там она просидит весь вечер –
есть из чего выбрать,
ведь она записала кучу передач.
Дракон у себя в комнате,
смотрится в зеркало,
нацепив трико и пуанты.
Она приседает и прыгает,
ее тело – фонтан.
– Да он теперь всегда в зюзю, –
говорит она,
замерев на секунду,
чтобы глотнуть воды.
Это точно.
Но тут ничего не поделать,
только
стараться быть идеальными
и надеяться,
что это поможет,
что папа будет счастлив
и трезв…
Чего никогда не бывало.
– Ну?.. – говорит Дракон. –
Как прошло?
– Отлично! – выдыхаю я наконец.
Мы с Типпи плюхаемся
на Драконову кровать,
хотя – по идее –
должны бы готовить ужин.
– Решено: мы остаемся, – говорит Типпи,
а я киваю.
В голову сразу лезут мысли
о Джоне –
так и вижу
его ореховые глаза
и руки, испещренные звездами.
Прогоняю его,
этого парня,
с которым только познакомилась,
которого я почти не знаю,
ведь нельзя,
чтобы он был единственной причиной,
по которой мне нравится школа.
Мне срочно нужны другие причины.
Мне нужны еще причины,
не то
я сойду с ума
от влечения.
Никто и не вспомнил
На ужин едим печеную картошку.
Хрустящую кожицу и пушистую мякоть
топим
в соусе из сливочного масла, сыра и тунца.
Мама спросила про школу,
но лицо у нее не такое заинтересованное,
как мы ждали – или надеялись.
Ест она медленно,
разглядывает пузырьки,
что на цыпочках поднимаются
на поверхность
ее минеральной воды,
а папа лежит в кровати,
прованивая белое постельное белье,
отсыпаясь
после виски.
Никто и не вспоминает
про лишнюю картофелину,
остывающую в духовке.
Никто не говорит о том,
что из коридора
несет блевотиной.
Мы беседуем тихо,
с набитыми ртами,
и надеемся,
что завтра все будет
иначе.
Об эгоизме
– Давай-ка обсудим наш визит в церковь, –
говорю,
когда мы с Типпи
укладываемся в кровать.
– Ты из-за сигареты расстроилась?
Господи, Грейс! –
Она вздыхает,
и на секунду
я себя ощущаю ребенком
по сравнению с ней.
– Могла хотя бы спросить.
Нет нужны говорить ей,
что наше дурацкое тело
не расцепилось, как ему было положено,
и если умрет Типпи,
умру и я.
– Извини, – говорит она. –
Можно мне курить?
Я отворачиваю голову
и все тело, насколько это возможно,
к стене.
Что за вопрос.
Если уж Типпи что-нибудь взъелось,
она это получит,
даром что тело
принадлежит нам обеим.
Мне положено злиться,
но я лишь чувствую
зависть:
вот бы и я
иногда
могла быть такой эгоисткой.
Голышом
Я мою голову
и на минутку
оставляю на секущихся кончиках
кондиционер для волос.
Тем временем Типпи
шоркает тело мочалкой
с лавандовым гелем.
Я слегка отстраняюсь
от резкого запаха и мыльных брызг,
затем моюсь
свежим куском миндального мыла.