— Есть ли что нового в мире? Что видно после Долгой Зимы?
— Любой сказ краше хлеба в сто раз…
— Верно, этим вы и живете. Незавидная доля, — Григорий будто бы со знанием дела покачал головой. Он перевёл цепкий взгляд на молчавшую рядом Анюту.
— Что за девица нынче с тобой? Никогда её прежде не видел…
Не успел Михаил открыть рот, как Анюта ответила за себя:
— Да.
— Что «да»? — нахмурился старый служака.
Анюта замялась. Из тех вариантов, что дали ей для разговора, особо выбирать было не из чего.
— Нет? — неуверенно сказала охотница и с надеждой заглянула в глаза привратнику.
— Она у тебя что, придурковатая?
— Боится просто. Ты большой дядька с автоматом, да ещё и с дружками, а они на новую девку, как волк на кусок мяса смотрят, — постарался Михаил всё свести в шутку. — Она — невеста Олежкина, из глухих мест. Сам же знаешь, где мы ходим. Там судьбу свою разединственную сынок мой и повстречал.
— Ну, положим, она тоже не с зубочисткой пришла, — кивнул Григорий на меховой чехол за плечами Анюты — в нём явно угадывалась снайперская винтовка.
— Оружие сдайте. Сам знаешь, таков порядок. Никто не отнимет.
Скиталец снял с плеча винтовку и передал её в руки Григорию, Олежка отдал свой автомат. А вот Анюта ещё некоторое время топталась на месте — «Пера» чужих рук не любила.
— Давай, девочка, ничего с твоим оружием не случится, — по-отечески улыбнулся Григорий. Лицо Анюты перекосилось в попытке проявить дружелюбие, но так и не улыбнувшись, она отдала «раненую» винтовку привратнику. В голубых глазах Нави в этот миг стыл такой лютый холод, что стало ясно — она готова расстаться скорее с руками, чем отдать кому-то «Пера». Григорий был слишком опытен, чтобы не заметить такого. Его улыбка чуть потускнела — он принял гостей, но за Анютой явно будет приглядывать.
Привратник первым шагнул за ворота. Остальные опричники отрезали путь к отступлению, специально отстав от общей группы. Семья скитальцев была здесь чужой. Хоть по мнению опричнины вполне безобидной и не раз допускавшейся, но всё же — чужой.
За воротами открывался мир, который был создан людьми за десятки Зим пребывания на теплостанции. Здесь защитные «руны» встречались повсюду: вырезались на дереве, плелись из ветвей и вышивались на старых, обветшалых полотнищах. Оборванные ветром стяги с красными символами стелились даже с многометровой трубы.
Дождь начал лить сильнее. Непогода быстро превратила землю под ногами в кисель из грязи и снега. Свет солнца померк и от этого стены Блока стали ещё более мрачными. Изображения, написанные красной краской намокли, и сделали каждое здание похожим на обагрённый влажной кровью булыжник.
Несмотря на непогоду, людей во дворе было много. Народ настороженно наблюдал за пришедшими, стараясь держаться подальше от хмурых опричников. У многих почти не было на себе никакой одежды, лишь самые простые портки да рубахи из мешковины. Старики, молодёжь, дети — все очень худы и грязны телом, но каждый старался работать изо всех своих сил — укрепляли стены, собирали остатки снега или готовились идти на охоту, сооружая силки. Из-под кособоких тряпичных навесов на чужаков всюду смотрели голодные глаза. Картина была абсолютно безрадостной. Широкий двор теплостанции заполнился шелестом глухих голосов. Они обсуждали пришельцев, знали, что в общину заявились скитальцы.
Заметив, как разглядывает Анюта местное население, Михаил наклонился к ней и шепнул:
— Не надо, не пялься. Не нужно этого, — девушка подняла голову, вопросительно на него посмотрела. Пришлось добавить к приказу деталей. — Знаю, они почти раздеты, но здесь так заведено. Чем больше тёплой одежды на человеке, тем он значительнее, тем ближе к котлу. Те, кто мало значит для Блока, работают снаружи в том, что им выдадут. Часто замерзают, но от их смертей остальным становится легче…
Олежка услышал их перешёптывания и встрял в разговор:
— Лучше бы сразу убили, как тех несчастных у входа.
Он говорил так же тихо, но отец прекрасно знал, что Григорий услышит.
— Те, кто хорошо прижился здесь, просто используют остальных. Отбирают всё для себя. Другие же обречены на холод, болезни и голод. Жара хватило бы каждому, но опричники запускают внутрь только Зимой, и далеко не в самое тёплое место на станции.
— А твой сын не изменился, — хрипло засмеялся Григорий. — Мы ведь его чуть не пристрелили в прошлый раз. Помнишь?
— Да, — отец помнил.
В прошлом году Олежка высказал накипевшее одному из стражников, да ещё пытался подкормить запасами молодую мать с маленьким сыном. За Олежку заступился Григорий, чем и спас его. Опричники их отпустили, а вот мать и ребенка…