Дуневич пил чай.
— Слава, вопрос такой. Можно объехать поместье, не выходя на дорогу, ведущую к нему?
— Можно, но крюк приличный выйдет. Напрямую всего два километра, по лесу — пять.
— Но дорога есть.
— Есть. Сразу за деревней сворачивай налево. Эта грунтовка идет в Санино.
— А чтобы в деревне не светиться?
Дуневич почесал затылок и ответил:
— Тогда так. От дома влево где-то километр, у сдвоенной березы поворот направо. Там тоже дорога, она выйдет к грунтовке уже за деревней. Прямо в проулок к церкви, где хата участкового и магазин.
— Это другое дело. Не скучай тут без меня, я постараюсь вернуться быстро. Мне еще смотреть твой холодильник.
— Лучше бы телевизор починил.
— Не показывает?
— Красное пятно посередине.
— И телевизор посмотрим. Поехал я.
— Выпить бы, Вадим. Тревожно что-то на душе.
— Это от пьянки. — Галдин достал из сумки боевую аптечку, вынул из нее ампулу. — Держи. Хороший препарат. Будешь спокоен как удав.
— Лучше бы граммов сто водки.
— Нет у меня.
— А не купишь на селе?
— Завязывать пора.
— Завяжу, Вадим, отвечаю. Потом, когда… ну ты понял.
— Ладно, не забуду, возьму. Но ты говорил, что в магазине паленкой торгуют.
— Ты хочешь с участковым поговорить?
— Да.
— Попроси его зайти с тобой в магазин. При нем дадут нормальную, заводскую.
— Ладно, видно будет. Но ничего не обещаю.
— Прошу, Вадим. Даже врачи говорят, что сразу бросать пить нельзя, надо постепенно. А то организм может сбой дать.
— Это какие же врачи такую хрень тебе говорили?
— Обычные врачи. Я раз в год на комиссию в район езжу. Вернее, возят меня туда.
— Зачем?
— Сказал же, на комиссию.
— Какую комиссию?
— ВТЭК. Не слыхал? Подтвердить, что я не вылечился, чтобы платить мне пенсию как инвалиду первой группы.
— А что, это надо подтверждать?
— Конечно.
— Бред полнейший.
— Я-то что. Некоторые без руки или ноги туда приезжают. Как будто новые отрасти могут. Но так положено. Иначе не видать пенсии.
— И сколько платят?
— Почти десять тысяч.
— Что? Человеку, который не может работать, десять тысяч?
— А как обычные пенсионеры живут? У Марии Алексеевны восемь тысяч с небольшим. Ну а насчет работы скажу, что руки-то у меня двигаются. Значит, чем-то заниматься могу.
— Охренеть! Ну и государство у нас.
— Я тебе словно Америку открыл.
— Ты и открыл. Беспредел полный. Ладно, пора мне.
— Удачи!
— Спасибо!
Галдин посадил собаку в «Ниву» и двинулся по маршруту, указанному Дуневичем. Из деревни его никто не видел, хотя это было не важно. От Марии Алексеевны народ узнает, что к Славику друг приехал, так что особо шифроваться не имело смысла.
До села он доехал за пятнадцать минут и остановил машину на задворках. Вадим приказал Султану охранять ее и двинулся по проулку, который заканчивался магазином и домом участкового. По «УАЗу», стоявшему у ворот, он понял, что тот у себя.
Галдин зашел во двор, поднялся на крыльцо и для приличия постучал в дверь, ведущую в сени, хотя и видел, что она не запрета.
— Иду! — раздался молодой голос.
На пороге появился стройный офицер полиции.
— Здравствуй, лейтенант, — поприветствовал его Галдин.
— Мы знакомы?
— Долго ли это сделать?
— Не знакомы, и уже так фамильярно?
— А как мне к тебе обращаться? «Здравия желаю, товарищ лейтенант Михаил Борисов», да? Пожалуйста…
Участковый прервал сапера:
— Не надо. Кто ты?
— Друг небезызвестного тебе Вячеслава Дуневича.
Участковый сразу помрачнел.
— А у друга есть документы?
— Ну а как же? Ехать к тебе без документов глупо.
— Покажи.
Вадим достал удостоверение, передал участковому.
Тот внимательно посмотрел документ и проговорил:
— Значит, старший лейтенант отряда гуманитарного разминирования МЧС Галдин Вадим Денисович. Серьезное подразделение представляешь, смотрел по телевидению сюжет о вашей работе в Сирии.
— Мы работаем не только там. По всему миру. Но крайняя командировка была именно в Сирию. Я прилетел оттуда, получил отпуск… Слушай, ты так и будешь держать меня на крыльце? В доме тебя ждет очаровательная дама, что афишировать нежелательно?
— Какая дама? Один я, проходи.
Галдин зашел в дом.
Большая комната у участкового выглядела очень неплохо. Раскладной диван, кресла, между ними журнальный столик, телевизор на стене, оклеенной довольно дорогими обоями. На окнах тюль и шторы, на полу ковер. Много фотографий, в правом углу икона с лампадой.