— Хозяин, я тоже считаю это место своим домом, но последние три месяца я ни о чем другом, кроме смерти, не думаю.
Лао Фань удивился, но удерживать Лао Вана перестал:
— Коли надумал — иди, но только я за тебя переживать буду. Куда ты подашься со всем своим семейством?
— Дочка во сне указывает мне идти на запад.
— Но ведь на западе ты ее все равно не найдешь.
— Я и не собираюсь ее искать. Там, где я перестану по ней убиваться, там мы и приткнемся.
На следующее утро Лао Ван вместе с Инь Пин и тремя сыновьями покинули дом Лао Фаня. Лао Ван держался уже три месяца, а тут, выйдя за ворота, увидел два вяза и расплакался. Шесть лет назад, когда он только пришел к Лао Фаню, они были совсем тоненькими, а теперь уже стали толщиной с руку.
От людей Ян Байшунь узнал, что Лао Ван, покинув дом Лао Фаня, вместе с женой и детьми отправился на запад. Он шел и шел, делая в пути остановки: доберется до какого-нибудь места, почует, что сердце еще неспокойно, и идет дальше. Он продвигался от Яньцзиня до Синьсяна, от Синьсяна до Цзяоцзо, от Цзяоцзо до Лояна, от Лояна до Саньмэнься, но боль его не отпускала. Спустя три месяца он покинул пределы провинции Хэнань и вдоль Лунхайской железной дороги добрался аж до Баоцзи, что в провинции Шэньси. В этом городе его душа неожиданно просветлела и печаль ушла, поэтому он решил обосноваться именно там. Лао Ван не стал возвращаться к преподаванию, да и никто его об этом и не просил. Отцовский промысел бондаря и лудильщика он тоже вспоминать не стал, а вместо этого принялся делать фигурные леденцы на палочке. Насколько Лао Ван был плох как учитель, настолько же он был хорош как леденечник: фигурки в его исполнении выходили точь-в-точь как живые; если петух — так вылитый петух, если мышь — так вылитая мышь. А если у него было особенно хорошее настроение, то Лао Ван раскладывал свой стол во всю длину и начинал ваять горы Хуаншань. На эти горы он повсюду насаживал фигурки обезьян: одни, хватаясь за дерево, срывали фрукты, другие дрались с сородичами, третьи искали в чьей-нибудь голове вошек, были даже такие, которые просили у людей милостыню. Если же Лао Ван был пьян, то он принимался за фигурки людей. На одном дыхании он мог сделать какую-нибудь луноликую красавицу. На вид той красавице было лет восемнадцать: стройная, пышногрудая, она, вместо того чтобы улыбаться, казалось, вот-вот заплачет. Народ потешался:
— Лао Ван, это у тебя девочка на выданье?
Лао Ван качал головой:
— Нет, это уже замужняя.
— А откуда она?
— Из Кайфэна.
— А почему она не смеется, а плачет, словно у нее горе какое?
— Она и должна плакать, а не будет плакать, так помрет с горя.
Одним словом — пьяная брехня. Лао Ван к этому времени не только сильно раздобрел, но и полысел. Напивался он не часто, так что сделанные им фигурки людей можно было по пальцам пересчитать, тем не менее во всем Баоцзи знали, что хэнанец Лао Ван с конного рынка, чья лавка находится у ворот Чжуцюэмэнь, умеет делать «кайфэнскую невестку».
После ухода Лао Вана от Лао Фаня ученики из «Кабинета высаживания персиков» разбрелись кто куда. Ян Байшунь и Ян Байли тоже покинули школу при доме Лао Фаня и вернулись в свою деревню Янцзячжуан. Ян Байшунь изучал у Лао Вана «Луньюй» пять лет, он попал в эту школу, когда ему было десять, а сейчас ему уже исполнилось пятнадцать. Он-то думал, что будет учиться у Лао Вана еще несколько лет, ведь «Луньюй» он все равно пока не усвоил, но кто же знал, что Лао Ван возьмет и уйдет. День-деньской они строили учителю всякие козни; как-то раз зимой, когда Ян Байшуню было двенадцать лет, он вместе с Ли Чжаньци втихаря проник в уличный туалет Лао Вана, взял его ночной горшок и проделал в днище дырку. В итоге, когда Лао Ван стал справлять нужду, он обмочил свою кровать. Сейчас же, когда Лао Ван их покинул, ученики поняли, сколько они потеряли. Для Ян Байшуня самым большим плюсом при Лао Ване была возможность филонить, теперь же ему пришлось возвратиться домой, чтобы готовить доуфу со своим отцом. Ян Байшунь терпеть не мог это занятие. Он не то чтобы питал отвращение к самому доуфу, просто он совсем не ладил с Лао Яном, а не ладил он с ним вовсе не потому, что таил на него злобу после того случая, когда из-за какого-то барана Лао Ян выпорол его и выгнал из дома, а потому, что, как и извозчик Лао Ма, Ян Байшунь презирал Лао Яна. Его душа была отдана похоронному крикуну Ло Чанли из деревеньки Лоцзячжуан. Он даже хотел сбежать от Лао Яна к Ло Чанли, однако загвоздка состояла в том, что Ян Байшуню не все нравилось в Ло Чанли. Тот нравился ему лишь как похоронный крикун, но не как изготовитель уксуса, который у него уже через десять дней покрывался грибком. Однако жил Ло Чанли именно за счет этого промысла, роль крикуна была для него не более чем увлечением. Ради нее он не мог забросить свое дело. Ведь уксус нужен по три раза на день, а где в один день набраться трем покойникам? Так что Ян Байшунь оказался в затруднительном положении.