Пришли соседи. Появился эмалированный таз с винегретом. Нарезана была толстыми ломтями красная рыба горбуша немыслимой вкусноты. В центре стола была торжественно водружена бутылка со спиртом.
Среди гостей были фронтовики, обвешанные орденами и медалями, и Виктор, передёргиваясь от сильного тика, прицепил к своему кителю многочисленные боевые награды, но всё равно самым замечательным, самым весёлым, ловким и остроумным был в этот вечер наш дядя, береговой артиллерист Тихоокеанского флота, с его единственной медалькой на синей груди. Радость его уже ничем больше не нарушалась в этот вечер, и только иногда они с тётей обменивались непонятными для нас мглистыми дрожащими взглядами.
Началась мирная жизнь. По утрам дядя появлялся голый по пояс из-за ситцевой ширмочки, крутил в могучих руках чугунные утюги, кричал нам: «Подъём, манная каша!» Нёс всякую смешную околесицу: «На стене часы висели, тараканы стрелки съели, мухи гири оборвали, и часы ходить не стали», – и мы с весёлым гоготом вскакивали со своих тюфяков.
Однажды он повёл всю нашу квартиру в Парк культуры. Женщины шли впереди, а мы, мужчины, солидно двигались сзади. Навстречу нам попалась компания военных девушек, затянутых в гимнастёрки, перетянутых ремнями. Стройные, крепкие ноги в высоких сапогах.
– Вот, Виктор, – сказал дядя, – когда видишь таких девчат, сам молодым себя чувствуешь. Верно?
– Н-да, – проговорил не очень-то словоохотливый Виктор, и лицо его передёрнулось. Он, не отрываясь, смотрел на голубую крепдешиновую спину Наты.
В парке была разбита выставка Военно-Морского Флота. Над ней трепетали сигнальные флаги. Мы поняли, что именно сюда нас и ведёт ваш дядя.
Здесь была чёрная круглая мина с торчащими рогульками, якорь с крейсера, гирокомпас, чуть поодаль покоилась акулья туша торпеды со смешным безобидным хвостиком, а над всем этим царствовала гигантская пушка, и рядом, словно её воспитанник, тихо стоял снаряд почти с меня ростом.
– Вот она! – сдерживая волнение, сказал дядя. – Трёхсотшестимиллиметровое орудие долговременной морской батареи.
– Н-да, – сказал Виктор, – складно вы там жили, во Владивостоке.
Дядя не подошёл к орудию, не притронулся к нему рукой, он только издали несколько раз взглядывал на него, видимо, вспоминая Владивосток, своих товарищей, свою «складную» жизнь в Береговой Артиллерии.
После этой экскурсии я почти всё время проводил на морской выставке, водил туда товарищей, говорил, что именно из такой пушки стрелял мой дядя по огромному японскому линкору, украшал его взрывами, точными попаданиями, вообще я сильно фантазировал вокруг этой пушки.
Дядя поступил на работу в облисполком. Каждое утро он отправлялся туда в своей чёрной шинели со споротыми погонами и в нелепых жёлтых ботинках, полученных по ордеру.
Шли месяцы мирной жизни. В начале зимы семейство наше увеличилось: приехала из Новосибирска тётина сестра Елена с грудным ребёнком. Приезду Елены предшествовали долгие ночные разговоры за ширмой, повышенный, почти надрывный голос тёти, успокаивающее урчание дяди.
Елене устроили «лежбище», как выразился дядя, на бабкином сундуке за печкой. Елена была почти в прострации после трагедии «на личном фронте». Круглые сутки она сидела без движения на сундуке и только иногда трясла вопящего Вовика.
Дядя возвращался поздно, когда все уже бывали в сборе. Наколов дров, он садился к столу, проверял наши дневники, потом доставал из портфельчика какие-то большие листы, что-то считал, крутил арифмометр, писал. Закончив сверхурочную работу, доставал роман «Пётр Первый», сжимал руками голову, затыкал уши и читал, шевеля губами, улыбаясь иногда художествам Алексея Толстого.
За его спиной с ежеминутным «извините», с горшками, тарелками и пузырьками двигалась Ната. Она ухаживала за своей угасающей мамашей.
Рядом за столом сидел Виктор. Он, как всегда, разбирал свой пистолет, смазывал его части, мрачно поглядывал на движущуюся по стене тень Наты. Собрав пистолет, он поднимал его в вытянутой руке и долго, бесконечно долго целился в дальний угол, в обои.
– Виктор, ты всё же поосторожнее со своей пушкой, – сказал дядя.
– Не заряжено, – процедил сквозь зубы Виктор.
– Положите пистолет, Виктор, – тихо сказала Ната.
Виктор сразу же положил пистолет и встал.
– Мне обещают комнату, – сказал он, не глядя на Нату, – скоро мы уедем отсюда.
– Я не могу больше, не могу больше так жить! – вдруг зарыдала его жена.
– Перестаньте, Анна Захаровна! – надрывно воскликнула тётя. – Прекратите эту вашу вечную тему!