– Элспет, – произнес он. И вытащил руку из-за спины, сжимая в мозолистом кулаке болезненно хрупкий букет полевых цветов. Тысячелистник. – Счастливых именин.
В груди что-то кольнуло. Даже спустя столько лет – после смерти матушки, заражения, – он всегда дарил мне на именины тысячелистник.
«Прекраснейший из всех тысячелистников», – так он называл меня в детстве.
Я встала и подошла к отцу, синий свет в его кармане ослеплял меня. Когда глава семьи Спиндл вложил мне в руку тысячелистник, я ощутила запах леса. Должно быть, папа собрал цветы сегодня утром.
Я старалась не смотреть ему в глаза слишком долго. Это только поставило бы нас обоих в неловкое положение.
– Спасибо.
– Мы собирались встретить тебя в зале, – сказала мачеха отцу с ноткой раздражения в тоне. – Что-то случилось?
Лицо Эрика Спиндла ничего не выражало.
– Я пришел поздороваться со своей дочерью в собственном доме, Нериум. Ты не против?
Она стиснула челюсть. Айони прикрыла рот рукой, чтобы скрыть смешок.
Я почти улыбнулась. Приятно слышать, как отец заступался за меня. Но напряжение в уголках губ пересилила монотонная, застарелая боль, затаившаяся глубоко в груди и напомнившая мне о неизменной повисшей между нами правде.
Он не всегда за меня заступался.
Бэлиан просунул лысеющую голову в гостиную.
– Ужин готов, милорд. Жареная утка.
Отец резко кивнул.
– Пойдемте в зал?
Мои сводные сестры покинули гостиную, за ними последовал отец. Айони шла следующей, а я на шаг позади.
Нериум поймала меня возле двери, впившись тонкими пальцами в руку.
– Твой отец желает, чтобы в этом году ты присутствовала с нами на Равноденствии, – прошептала она, ее «с» напоминало шипение. – Чего, конечно же, ты не сделаешь.
Я опустила взгляд на ее пальцы на моей руке.
– Почему ты так уверена, Нериум?
Она прищурилась.
– Насколько я помню, в прошлый раз ты выставила себя на посмешище с тем мальчиком, чья мать, да будет тебе известно, не единожды приезжала в надежде встретиться с тобой.
Я поморщилась. Почти забыла про Аликса. Прошли годы.
– Ты могла бы рассказать ей, где я на самом деле живу.
– И дать людям повод задавать вопросы, почему отец отослал тебя? – Морщинки вокруг ее губ углубились. – У нас удачное соглашение, Элспет. Ты живешь вдали от двора, тихо и незаметно, а твой отец платит Хоторнам – и, стоит заметить, весьма щедро, – за твое содержание.
Мое содержание. Будто я лошадь в конюшне дяди. Я вырвала руку из хватки Нериум. Весь нагулянный аппетит пропал. Я заглянула за плечо мачехи в поисках Айони, но она уже зашла в большой зал.
– У меня вдруг не осталось сил для утки, – процедила я сквозь зубы. И оттолкнулась от Нериум, хлопнув дверью гостиной. – Уверена, ты примешь мое оправдание.
Я практически слышала улыбку в мягком, злобном голосе мачехи:
– Разумеется, как и всегда.
Мне удавалось сохранять самообладание, пока я не покинула отчий дом. И только когда за мной закрылись огромные двери, позволила себе заплакать.
Не поднимая головы, с горящими от слез глазами, я торопливым шагом прошла весь путь до старой церкви на окраине города, дав передышку своим хилым легким, лишь когда осталась одна на пустынных улицах.
Согнувшись, я закашлялась, гнев и обида громко забились в груди.
Кошмар извивался в темноте, словно волк, топчущий траву, прежде чем лечь на нее.
«Жаль, что нам пришлось уйти, – сказал он. – Я так наслаждался воодушевляющей беседой с ненаглядной Нериум».
Я продолжала путь, пиная камень носком ботинка, пока он не затерялся в высокой траве, росшей вдоль хребта между дорогой и рекой.
«Совсем скоро ты увидишь ее снова».
«И ты вновь сбежишь, поджав хвост?»
«Хочешь, чтобы я осталась после такого?» – огрызнулась я.
«Да. Потому что бегство, дорогая, это именно то, чего она от тебя ждет».
«Так проще – избегать их. – Я тяжело вздохнула. – Бежать. Такова моя натура. Кроме того, – глухо добавила я, – отец не бросил бы меня одиннадцать лет назад, если бы действительно жаждал моего общества. Тебе это известно – так зачем насмехаться?»
Смех Кошмара сродни воде, стекающей по стенам пещеры, отдавался эхом, а затем растворялся в полнейшей тишине.