Иногда я обнаруживала себя перед монитором большого родительского компьютера, читающей выбранные наугад интернет-страницы и гадающей, что я там делаю. Мои электронные письма хранились в ноутбуке. Наверное, я перемещалась к большому компьютеру, не замечая этого, в тот момент, когда начинала беспокоиться о родителях. Они периодически слали мне сообщения, извещая, что они в порядке, но Джейкоб очень болен, и тяжело приходится всем. Я отвечала жизнерадостно, просила не тревожиться обо мне. Они спрашивали о Пейдж, но я помнила, что подруга меня ненавидит (это было написано всюду). Поэтому я написала родителям, что она потеряла телефон, и посылала им сообщения от ее имени.
Потом я нашла записку со словами: «Я сказала маме, что Пейдж потеряла телефон. Это для того, чтобы они ей не звонили». Пару раз я точно говорила об этом маме, а может, и больше.
Моя память не улучшилась. Но я помнила поцелуй и цеплялась за это.
Во вторник я не съела карри, оставленное мамой в герметичном контейнере с надписью «Съешь это во вторник». Я съела несколько тостов и банан. Из дома не выходила, потому что выйти из дома означало оставить компьютер. Я сидела и пялилась на него. Не смотрела в монитор, только когда бегала в ванную или ставила чайник. Я приняла таблетки, когда мама прислала сообщение.
Среда. Мне следовало принять душ. Но принять душ значило оставить ноутбук в сухом месте. Я не могла это сделать. Я носила его из комнаты в комнату, целый день ходя в пижаме, и смотрела на экран. Я писала длинные письма, редактировала их и отсылала. Короткие письма тоже писала. Я любила Дрейка и сказала ему об этом. Он ответил, что тоже любит меня. Он тоже любит меня… Я встала обнаженная перед большим зеркалом и посмотрела на себя его глазами.
Я помнила наш поцелуй. Воспоминание задержалось в моей голове. Остальные вещи приходили и уходили, но поцелуй оставался.
В среду мы больше говорили о сексе. Пока ко мне не вернется память, отношения, доступные другим людям, не для меня. Дрейк попросил провести с ним ночь, и я сразу же ответила, что не могу это сделать из-за мамы. Потом я пожалела об этом. Странная вещь — сожаления. Пожалуй, ничего подобного я раньше не испытывала.
«Я бы все отдала, — написала я, — за возможность снова поцеловать тебя, прикоснуться к тебе, почувствовать твои руки на моем теле». Слова полились, не подвергнутые цензуре, наполовину нелепые.
На волю вырвалось то, о существовании чего в себе я даже не подозревала.
«Мне бы хотелось, — продолжала я, — ответить правильно в тот момент, когда ты попросил меня провести с тобой ночь. Я бы отдала что угодно за то, чтобы ты был со мной здесь, в постели, где я лежу сейчас. Я все бы отдала».
«И я бы отдал все, чтобы быть там, — ответил он. — Чтобы проснуться рядом с тобой, дотронуться до тебя. Твое тело совершенно. Я знаю это. Если бы просьба не была такой неприличной, я бы попросил прислать мне твою фотографию».
Этого я сделать не могла. Сфотографироваться обнаженной — идея невозможная, и я ему об этом написала. Я бы никогда не осмелилась сделать свое фото и прикрепить его к письму. Я бы не смогла.
«Тебе придется просто представить, — добавила я. — Возможно, когда-нибудь… ты знаешь».
«Надеюсь на это, — ответил он. — Когда возвращаются твои родители? В субботу?»
«Они мне так сказали. Какой сегодня день? Среда?»
«Четверг. У тебя еще два дня до того, как кто-то спросит тебя, что ты делаешь за компьютером все это время».
«Им нравится, когда я сижу за компьютером. Это значит, что я в безопасности».
В его ответе отчетливо прозвучало удивление, когда он сросил:
«Они знают об Интернете? Большинство родителей не хочет, чтобы их дочери разговаривали с мужчинами онлайн».
«Это для десятилеток, — напомнила я ему. — А мне семнадцать».
Я смирилась со словами «Я поцеловала Дрейка». Я помнила об этом. Я поцеловала его на пляже накануне вечером, и, хотя я наверняка спала с тех пор, каждая деталь отчетливо сохранилась в моей памяти. Мне хотелось остаться в этом воспоминании, жить там вечно. Я ощущала тепло и сияние. Я любила Дрейка. Он сказал: «Мне бы хотелось провести с тобой ночь».
А я ответила: «Но моя мама…»
Я потянулась к ближайшей ручке: записать воспоминание, пока оно не исчезло. Я не могла этого допустить ни в коем случае. Моя кровать стояла посреди спальни. Стены были наполовину выкрашены белой краской.