— Понимаю, — кивнула Порру. — Прекрасно понимаю!
— Иногда это беспокоит меня, — призналась Мику-Пака. — Ужасно беспокоит.
— Совершенно напрасно! — успокоила Порру соседку. — Это все потому, что — извините меня за откровенность — вы деревянная лошадь.
— Деревянная?! — фыркнула Мику-Пака. — Как это понимать?
— А так и понимать, любезная соседка. Вы просто произошли от дерева. И если уж высказаться до конца, то от сосны. От соснового дерева.
— А разве не все лошади происходят от деревьев? — удивилась лошадка.
— О нет! — с легким превосходством разъяснила умудренная жизненным опытом Порру. — Большинство их происходит от лошадей. — И добавила не без гордости: — Вот как я, например, произошла от жабы.
— Поразительно, — воскликнула лошадка Мику-Пака, — просто поразительно! Я, пожалуй, до этого никогда не додумалась бы! — Она никак не могла оправиться от удивления. — Если вы позволите, я сразу же это обдумаю.
Понемногу губа Мику-Паки все более и более отвисала. И ее гордая шея опускалась.
— Скажите мне, — лошадка взглянула жабе прямо в глаза, но в ее собственных глазах был какой-то болезненный блеск, — скажите мне откровенно, любезная соседка, почему вы извинились, когда сказали, что я деревянная лошадь? — Может быть, это как-то… неполноценно… быть деревянной лошадью?
— Как раз наоборот! — успокоила ее соседка. — Совсем наоборот, поверьте!
— Нет, любезная соседка! — уныло вздохнула Мику-Пака, и ее голова опустилась еще ниже. — Я не верю вам! Вы говорите мне не всю правду: от великой доброты, от своего высокого жабьего происхождения вы просто стараетесь меня утешить.
— Любезная соседка, будьте же благоразумны! — взмолилась жаба Порру в полном замешательстве. — Каждый встречный может вам подтвердить честным словом: деревянные лошади вызывают гораздо больше почтения, чем лошади лошадиного происхождения! К тому же мне самой однажды представилась счастливая возможность познакомиться с резиновой лягушкой, и я сразу заметила, что к ней относятся с гораздо большим интересом и участием, чем к лягушкам лягушачьего происхождения. Во всяком случае, ее-то уж никто не называл противной. О, нет. Ею даже восхищались, хотя во имя истины следует сказать, что, по сравнению с лягушками лягушачьего происхождения, она была просто жалкой подделкой, и, по-моему, отличалась удивительно примитивной конструкцией.
Жаба Порру была права во всех отношениях, но все-таки она могла бы иногда и прикусить язык. Потому что последняя фраза Порру очень расстроила Мику-Паку. Она всю ночь обиженно рыла копытом землю и даже к утру плохое настроение не покинуло ее. Но раз она днем принципиально никогда не рыла копытом землю, то ей и пришлось до обеда понуро простоять у крыльца, где она была привязана к дверной ручке. Пожалуй, она так и простояла бы до вечера, если б не появилась Катрианна.
— Вот она, моя Мику-Пака! — воскликнула Катрианна и крепко обняла свою лошадку — Она замечательная копалыцица, потому что у нее целых пять ног. Посмотри только, Мальвина, какое у нее приспособление против автомобилей.
Мальвина от восторга залилась смехом, звонким, как колокольчик.
— Лика и Вика еще никогда не ездили верхом, — сказала она. — Я думаю, это им здорово понравится!
Все четверо взобрались на Мику-Паку.
— Н-но, поехали! — крикнула Катрианна.
Но Мику-Паку не надо было упрашивать. Она пустилась в галоп всеми пятью ногами, так что земля дрожала, и в ушах у всадников свистел ветер. Потому что скакать галопом Мику-Пака любила даже больше, чем рыть копытом землю. Настоящий галоп ужасно ей нравился.
— Тпруу, Мику-Пака! — крикнула Катрианна. — На этот раз хватит! — И пообещала: — Мы теперь каждый день будем кататься, всю траву вокруг вытопчем!
Это же подтвердила и Мальвина, а Мику-Пака прямо сияла, предвкушая будущие галопы, и сердце ее преисполнилось благодарности.
— А ты знаешь, Малышка, что здесь, под крыльцом, живет жаба? — спросила Катрианна.
Конечно, Малышка этого не знала и конечно же захотела непременно увидеть жабу.
— Но тогда нам придется залезть под крылечко, чтоб Марианна нас не увидела, — сказала Катрианна. — Только вот Одноглазый Сильвер не позволяет мне залезать под крыльцо!
— Ну, — сказала Мальвина, — тогда там, под крыльцом, и вправду должно быть что-то интересное.
Пролезть под крыльцо было не так уж просто, но тем большей была радость, когда девочки все-таки добились своего и кое-как втиснулись под ступеньки.
— Хи-хи, — хихикнула Мальвина. — Мне немножко жутко.
А под крыльцом и в самом деле было страшновато: холодно, сыро, сумрачно. На черной земле валялось несколько отсыревших щепок да выпавший из фундамента камень. Ни росточка, ни солнечного блика, только застывшая тишина, в которой даже слышно, как стучат два взволнованных сердца.
— Да где же она? — прошептала Мальвина.
— Да под крыльцом! — прошептала Катрианна.
Обе растерянно смолкли. Сердца у обеих колотились.
— Мне, наверное, тоже немножко жутко, — созналась Катрианна. Мальвина хихикнула.
Они стояли на четвереньках на холодной сырой земле и ни одна из них не решалась пошевелиться и что-нибудь сказать.
— Она, наверное, ушла, — прошептала наконец Катрианна.
— А если она как раз под камнем? — прошептала в ответ Мальвина. Никто не шелохнулся.
— А камень ближе к тебе, — прошептала Катрианна.
— А крыльцо-то все-таки твое, — прошептала Мальвина.
— А я тебе разрешаю! — прошептала Катрианна. Мальвина протянула к камню руку и зажмурилась.
— А мне одной не сдвинуть, — прошептала она.
— А я тебе помогу, — выдохнула Катрианна.
Вдвоем они сдвинули камень. На его месте сидела жаба. Она чуть приподняла голову, глотнула и словно бы застыла.
Катрианна и Мальвина не шелохнулись. Они смотрели, затаив дыхание и не мигая.
Два сердца стучали. Громко, как молоточки.
— Какая она большая! И какая красивая! — прошептала Мальвина.
— И какие у нее умные глаза! — прошептала Катрианна.
Они смотрели. И жаба смотрела на них. А вокруг был прохладный сумрак, и из окружающего мира сюда не доносилось ни звука.
— Катрианна! — прошептала Мальвина. — А вдруг на самом деле она вовсе не жаба?!
— О-о! — прошептала Катрианна.
— Что — если! — прошептала Мальвина. — Если она просто… заколдована! Понимаешь?
— О! — прошептала Катрианна. — Потому-то она такая храбрая.
Под крыльцом стало еще темнее. Катрианна поежилась от холода. И Мальвина поежилась и вздрогнула.
— Давай уйдем, — прошептала Катрианна.
— Уйдем!.. А камень?
— Но нельзя же. Вдруг он ее раздавит, ей будет больно..?!
Так жаба Порру осталась в своих подкрылечных владениях без крыши. Но Порру не стала ворчать, а соорудила себе под тем же камнем новую нору.
— Все-таки они очень забавные, эти люди! — усмехалась она про себя. — Почему-то они не могут никак понять, что кто-то именно тот, кто он есть на самом деле. — Заколдована?! По-видимому, это что-то прекрасное, если я их правильно поняла.
И, подумав, добавила мудро:
— Конечно, если мне от этого не прибавится хлопот.
Но в сумерки она просто сияла от удовольствия и говорила лошадке Мику-Паке:
— По моим наблюдениям, человеческие дети гораздо сообразительнее взрослых… Во всяком случае, они-то умеют видеть красоту.
Лошадка Мику-Пака ничего не ответила. Она все видела и слышала, и у нее перед глазами все еще стояла картина, как Мальвина и Катрианна молча, с горящими глазами вылезают из-под крыльца. Они прошли мимо Мику-Паки, даже не взглянув на нее.
А ведь они только что скакали на ней самым диким галопом.
Все это было немножко грустно, и лошадка Мику-Пака понурила свою сосновую голову и ее опять стало мучить сознание своей неполноценности. От этих мыслей у нее возникла смутная тоска по себе подобным, по тем, кто произошел не от лошади и не от жабы, и не от человека, а как и она — от дерева.