— Черти и преисподняя! — пробормотал Одноглазый Сильвер. — Черти и преисподняя, Плинт, я опасаюсь, не плывем ли мы с тобой, старина, в незнакомую гавань?
Он запустил пальцы под шляпу, чтобы почесать затылок. Плинт высунул из кармана голову, крякнул и полез обратно в карман. Хлеставшие Одноглазого Сильвера ветви не церемонились и с попугаем.
— Должен сказать, что в морях Мирмагонии горизонт был несколько шире! — вздохнул страшный пират и надвинул шляпу на глаза. Он храбро пробирался вперед.
Чаща поредела, и наконец страшный пират вошел в красивую березовую рощу, о существовании которой раньше и не подозревал.
— Плинт, старина Плинт! — обрадовался Одноглазый Сильвер. — Да это же… — от восторга он не находил слов. Но вдруг опять задумался и пробормотал:
— Да, но это совсем не обязательно именно то, что мы сейчас ищем! Попугай Плинт снова красовался на пиратской шляпе Одноглазого Сильвера. По правде говоря, он относился довольно безразлично как к березовой роще, так и к царственным кустам можжевельника, мимо которых сейчас, еле волоча ноги, брел страшный пират. Они добрались до высоких причудливых сосен, и сквозь стволы навстречу им блеснуло море.
— М-м-м… Во всяком случае, это — море! — пробормотал страшный пират. — Мы отклонились от курса и вышли совсем не на то место!
Он долго молчал.
— Чер-рт! — вдруг закричал попугай. — Чер-рт и Прре-исподняя!
— Разве я не говорил, Плинт, — в голосе Одноглазого Сильвера звучала скрытая обида. — Разве я не говорил, что сокровища у нас припрятаны и нам придется их чуть-чуть поискать. Может быть, даже довольно долго искать… Я думаю, что я сказал это кое-кому достаточно ясно.
— Р-рром! Р-рром! — заорал попугай и пустился в пляс прямо на пиратской шляпе Одноглазого Сильвера.
— Пор-рр-то-ррико, прреисподняя! — Он прыгнул на руку пирата и взъерошил перья.
— Прреисподняя, Силь-верр, прреисподняя! — тараторил попугай в неописуемом волнении, устремляясь к просвету между деревьями.
И тут страшный пират тоже заметил их — Белопуза и Песика. Господин сидел на большом валуне и надевал рубашку, а Песик разлегся на этом же валуне за его спиной.
— Ааа-ах! — Одноглазый Сильвер глотнул воздух и опустился на четвереньки. Он спрятался за деревом. — Черти и преисподняя — этот жулик у нас в руках!
Белопуз облачился в мундир. Он встал и лениво потянулся. Затем заложил руки за спину и внимательно огляделся, не забыв посмотреть и назад. И вдруг торопливо наклонился и скрылся за камнем.
У страшного пирата глаза полезли на лоб. Белопуз возился за валуном, а Одноглазый Сильвер на четвереньках переползал от одного дерева к другому.
— Ни звука, старина Плинт, ни единого звука, говорю я тебе! — взволнованно прошептал он на ушко попугаю. — Ни единого звука, черти и преисподняя!..
Белопуз поднялся. Снова внимательно осмотрелся по сторонам, по-видимому, остался доволен увиденным и вытер руки о штаны. Затем взял с камня спиннинг.
— Рамапура! — позвал он. — Рамапура!
К величайшему удивлению Одноглазого Сильвера, Песик поднял голову, встал, потянулся передними и задними лапками, поднял хвост трубой и, повернув морду к хозяину, застыл как статуя.
Попугай Плинт зашипел, перья поднялись на нем дыбом. Одноглазый Сильвер сорвал с головы шляпу и накрыл ею птицу.
— Пошли, Рамапура! — сказал Белопуз и почесал Песика за ухом. — Пора!
Зверек ткнулся мордочкой ему в руку и спрыгнул с камня. Держа хвост трубой, он занял место у левой ноги хозяина. Страшный пират смотрел на них, разинув рот.
— Рамапура?! — пробормотал он себе в бороду. — Рамапура?! Час от часу не легче!
— Р-р-рамапурра! Р-р-рамапурра, преисподняя, Р-р-ра-мапурра! — сидя под пиратской шляпой, бушевал до смерти оскорбленный попугай. Одноглазый Сильвер освободил рассерженную птицу и бросился к камню.
— Он спрятал это здесь, Плинт, черти и преисподняя, здесь он это спрятал, — с жаром объяснял страшный пират. Он разбросал сложенную около валуна кучу камней и стал рыть песок. Вынув несколько горстей песка, он наткнулся на завернутый в полиэтиленовую пленку сверток.
— М-м-м, — промычал страшный пират, и его лицо отразило невыразимое блаженство. Он даже глаза закрыл.
— М-м-м… Она у нас в руках, Плинт, старина, она у нас в руках — целая бутылка самого настоящего порториканского рому! Хо-хо-хоо!..
Оба они смеялись самым страшным пиратским смехом. Они прямо задыхались от смеха. И сквозь смех Одноглазый Сильвер говорил:
— Его лицо… Хо-хо-хо… Лицо, Плинт, которое будет у этого жулика, хо-хо-хо-хо… которое будет у этого жулика — хо-хо-хо… Я отдал бы не знаю что, чтобы увидеть это лицо, Плинт, хо-хо-хо-хо!..
Нежнее, чем мать младенца, страшный пират поднял сверток и стал его бережно разворачивать.
За возможность увидеть самое вытянутое в мире лицо страшному пирату совершенно не надо было ничего отдавать. По меньшей мере четверть часа он мог бы любоваться таким лицом совершенно безвозмездно, если бы у него под рукой сейчас оказалось зеркало. Потому что в пакете, который он так бережно развернул, было не более и не менее как… как полторы тщательно вымытых и выпотрошенных… здоровенных щуки.
Страшный пират выкурил целых четыре сигареты подряд. Когда пальцы потянулись в нагрудный карман за пятой, его внимание привлек предмет, лежавший близ одного из камней. Посторонний наблюдатель принял бы этот предмет за доску от самого обыкновенного посылочного ящика, прибитого волной к берегу. Но одно дело посторонний наблюдатель, а совсем другое страшный пират Одноглазый Сильвер. На тонкой буковой дощечке крупными красивыми буквами были выжжены слова:
ВИЛЬГЕЛЬМ КРОГМАНН
Гамбург Гольштейн Ганновер Берлин Бремен
Одноглазый Сильвер не отрываясь смотрел на дощечку. Его лицо выдавало напряженную работу мысли.
— Мне следовало бы вручить свой визитный карточка… — припоминал он. — Но при такой нагруженности
…Инкогнито. Инкогнито… м-м-м…
— Но ведь все сходится, старина Плинт! — Одноглазый Сильвер стремительно вскочил. — Все со-вер-шенно сходится!
И с победоносным видом он сунул дощечку в карман.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В глазах домового Тыну загорается мрачный огонек. Лошадка Мику-Пака взбрыкивает задними ногами. Попытка завести ведьмину повозку. Защитное устройство Катрианны спасает жизнь Мику-Паки. Домовой Тыну лысеет и задирает нос. «Я имею честь сообщить…» Водитель-самоучка угоняет усадебную метлу.
Три ночи, три чудесные лунные фельсландские ночи домовой Тыну охранял зарытый под можжевельником клад. Он нес свою новую службу с высочайшей ответственностью. Едва край луны показывался над горизонтом, как домовой приступал к инвентаризации своего червякового склада. Ведру, как мере, экономный кладовщик совершенно не доверял; он предпочитал пересчитывать червей поштучно. Ночь напролет он копался в земле между корнями можжевельника и пересчитывал вьюнов. Сорок девять ведер клада нельзя было ни секунды удержать на месте. Домовой беспрестанно сбивался со счета и ему то и дело приходилось начинать сначала. К утру он бывал так измучен, что буквально валился с ног и засыпал тяжелым сном, а вычислительный центр под растрепанными клоками шерсти испарял трудовой пот вплоть до полудня.
На четвертую ночь домовой вскочил в положенный час, но вскоре повесил уши и погрузился в какое-то странное небытие. Безучастным взором смотрел он на изрытую землю и расползавшихся на все четыре стороны червей. Постороннему могло показаться, что жизнь покинула несчастного. Но тут вдруг его куцый хвост начал нервно подрагивать, а в каменных глазах загорелся мрачный огонек.