— Во имя щучьей крови! — прогремел он, и метла послушно задрожала.
— Нет — стоп! — сказал домовой. — Интеллигентность обязывает! — Он слез с метлы и зашел за угол дома.
Обе половинки окна Белопуза были распахнуты настежь. Домовой сунул свой светящийся нос между занавесками и с поразительной легкостью вскочил на подоконник.
На топчане спал хозяин. Домовой постоял, не двигаясь, в ногах постели и понемногу его хвост опустился, а в косых каменных глазах засветился странный огонек. В его взгляде было упрямство и в то же время какая-то собачья преданность, а на мгновение в них даже мелькнула человеческая теплота. Но тут же хвост его вновь закинулся на спину, и он отошел от постели.
Неслышными шагами он ходил по комнате, пока не остановился у настенного коврика. Казалось, этот коврик вполне соответствовал его намерениям. И тут на его лысине выступили крупные капли пота, а указательный палец правой руки стал с трудом царапать что-то на ковре. От его пальца на ковре появились сернисто-желтые буквы. Правда, с точки зрения орфографии эти письмена были несколько необычны, но, как проявление врожденной интеллигентности, немногим отличались от нацарапанных на бумаге сочинений некоторых образованных юношей, проучившихся в третьем-четвертом классах по нескольку лет подряд. В письме значилось:
«Уважаемы Хазяин
имею честь сабщить
Ты Миня помыкал сначала
Ты зделал Миня не с Метлы што нарушает Закон Дамавых и Питушиной крови Ты ни дал эта тоже не Закон и вплел Мне дружит с Мику а эта не Домовова Работа зачем компанёнка и Друзя дома нужны и еще вилел старажит Чирвей эта Сабачя Служба а ни Домовоеа и эта болше всех миня абидило так что Я болше ни буду выполнять Дагавор и увальняюс
Тваи промахи когда Миня мастерил испортили Маю Судьбу чево Я не заслужил Мику Тибя не Слушает нисколько и Лигается так что Я типер Пеший и хател угнать Сдешную Митлу Только Я не очаиваюс и попробую свисти Концы с Концами Свободной Прафесией но если Ты пиридумаишь и гарантируишь Мне Работу по Спицияльности тогда дай Условный Знак Я сразу явлюс патаму что ни сматря на адельные Нидастатки Ты мне нрависся и Я хачу достать Тибе Багаство С уважением уже болше ни Твой Дамавой Тыну».
Свободный художник внимательно перечитал свое послание и при этом нос его задирался все выше. Его самоуважение возрастало настолько безмерно, что ниже своего носа он больше не желал смотреть. Даже на метлу он залезал не глядя.
— Во имя серного чада, во имя щучьей крови!
Адская колесница задрожала между кривых хомутовых ног. Водитель-самоучка высшего класса наслаждался своим величием. Не взглянув на лошадку, он сделал прощальное заявление.
— Мику-Пака, дружище! — твердо заявил он. — Наши пути расходятся. Конечно, ты до смертного часа будешь раскаиваться, что начала лягаться, но, говоря начистоту, меня это даже обрадовало. Истина горька, но раньше или позже мне все равно потребовалось бы более интеллигентное общество. Будь здорова, рой землю, всяк сверчок знай свой шесток и видна птица по полету!
Губа Мику-Паки отвисала все ниже, а домовой Тыну задрал свой нос, словно нацелясь им на луну.
— Во имя третьих петухов! — прокричал он, и метла лихо понеслась. Некоторое время еще можно было его видеть, летящего прямо к луне, словно комар с длинным хвостом, затем он превратился в точку, а потом исчез совсем.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Попугай Плинт советует Одноглазому Сильверу поставить компресс. Лика и Вика приглашают Одноглазого Сильвера в гости, но страшный пират отказывается. Мальвина спадает с лица. Несколько слов о мирмагонских кошках. Одноглазый Сильвер находит мачту, но господин Белопуз неправильно понимает дело. Рамапура раскрывает свое инкогнито. «Там, я слышала, живет Птицелов!» Лика и Вика переквалифицируются. Страшный разбойник наверху блаженства, чтобы тут же повергнуться в бездну.
Страшный пират сидел перед зеркалом. Он был мрачен и задумчив.
И для того и для другого у него было достаточно причин. Глаз, с которого была снята черная повязка, страшно распух и зловеще покраснел. Ячмень на его глазу разросся до размеров чечевицы.
Одноглазый Сильвер смотрел в зеркало и озабоченно морщился.
— М-м-м, — мычал он. — Если дело не пойдет на лад, то скоро я уже буду не Одноглазый, а Безглазый Сильвер.
Он посмотрел в зеркало.
Попугай Плинт кувыркался на карнизе. Он заметил за окном что-то, заставившее его взъерошиться. Он даже повис вниз головой, смотрел в окно и сердито крякал. По двору со спиннингом под мышкой шествовал господин Белопуз и, как всегда, подняв хвост трубой, следом за ним выступал Песик, или Рамапура.
— Преисподняя, преисподняя, Р-р-рамапур-р-ра! — в ярости заорал попутай и слетел на плечо Одноглазого Сильвера. Он был взволнован и рассержен.
— Безглазым Сильвером, старина Плинт, станет скоро Одноглазый Сильвер. Это точно! — вздохнул страшный пират.
— Компресс, Сильвер, компресс! — взволнованно прокричал попугай и полетел к окну.
— Кошке под хвост твой компресс! — пробурчал страшный пират. — Сколько ромашки настояла Марианна — а никакого толку!
— Кот! Кот, Сильвер! Кот! — Попугай ужасно волновался. — Компресс, компресс, кот! — Он страшно вращал глазами и явно пытался что-то вспомнить.
— Кот? — спросил пират. — Причем же тут кот? Я говорю о своем глазе!
— Преисподняя, преисподняя, Сильвер! — бранился попугай и отплясывал на плече Одноглазого Сильвера адский танец. — Кот, компресс! — Он начал ужасно ругаться и наконец произнес: — Шкура! Шкура! Шкура кошачья, компресс, Сильвер!
— М-м? — поднял брови Одноглазый Сильвер, — компресс из кошачьей шкуры, хочешь ты сказать, Плинт?
— Преисподняя, Сильвер, здравствуй, — подтвердил попугай. — Компресс из кошачьей шкуры, Сильвер!
Кошачья шкура!
Страшный разбойник замычал.
— Компресс из кошачьей шкуры? — усомнился он. — Чтоб меня черти съели, Плинт, такое я слышу впервые.
Но попугай ничуть не сомневался. Он многословно превозносил и расхваливал свое предложение, шумно его рекламировал и ласково теребил волосы Одноглазого Сильвера. Когда Марианна принесла свежий ромашковый компресс, Одноглазый Сильвер решительно повернулся к ней спиной.
— Хватит! — сказал он. — В конце концов!.. — сказал он. — К черту всякую ромашку! — сказал он. — Мне нужна кошачья шкура!
— Кошачья шкура? — спросила Марианна. — Уж не ослышалась ли я?
— Кошачья шкура! Только кошачья шкура! — гремел Одноглазый Сильвер. — Компресс из кошачьей шкуры на мой больной глаз, Марианна! — упрямился страшный пират. — Никакие ромашковые силосы не приблизятся больше к моему глазу! — Он вырвал из рук Марианны компресс и выбросил его в открытое окно.
Марианна не вымолвила ни слова. Но так посмотрела в затылок страшного пирата, что попугай Плинт стремительно перебрался с плеча Одноглазого Сильвера на карниз. Тогда Марианна высоко подняла голову и удалилась.
Одноглазый Сильвер обернулся и долго смотрел на захлопнувшуюся дверь. Он закурил.
— Не плюй в колодец, пригодится воды напиться! — мудро заключил он. — И, если ты думаешь, Плинт, что мне очень нравится, когда в Прибрежной усадьбе хлопают дверьми, то ты жестоко ошибаешься! — Он кисло поморщился.
Потом еще раз внимательно посмотрелся в зеркало и завязал глаз.
Он выглядел очень озабоченным, этот Одноглазый Сильвер, и его лицо ни капли не прояснилось, когда на дворе Катрианна и Мальвина повисли у него на руке.
— Одноглазый Сильвер! — защебетала Катрианна. — Лика и Вика приглашают тебя в гости!