– Точнее быть не может. Газетные фотографии идентичны. Полвека спустя, как ты и говорил.
Я взял Басаврюка утром, на рассвете, едва он выбрался из пригородного дома наружу с поджарым далматинцем на поводке. Далматинец был элитный, злющий, преданный хозяину и натасканный на его защиту. Пес почуял – вырвав поводок, бросился на меня, едва я распахнул водительскую дверцу джипа.
Я всадил в оскаленную пасть далматинца пулю. Вымахнул из машины, ребром ладони в висок срубил хозяина, забросил на заднее сиденье, вскочил за руль и дал по газам.
Я пронесся через городские предместья, вырулил на трассу и на первом же проселке свернул в лес. С полчаса трясся по ухабистой, размолоченной лесовозами грунтовке, затем загнал джип в чащу. Выключил зажигание, выволок пассажира наружу и поднес пропитанный нашатырем тампон.
Басаврюк дернулся, закашлялся, разлепил ошарашенные дурным страхом глаза. Я влепил ему пощечину, ухватил за ворот и вздернул от земли так, что наши лица оказались напротив друг друга.
– Что в-вам н-надо? – запинаясь, прохрипел он.
– Сейчас узнаешь, – пообещал я. – Где остальные?
– К-какие «остальные»?
– Ты не знаешь какие?
– Н-не знаю.
– Что ж…
Я с силой толкнул его от себя так, что он приложился спиной о сосновый ствол и, задыхаясь, с перекошенным от ужаса лицом сполз на землю.
– Остальные четверо, – уточнил я хладнокровно. – Князь, Магистр, Ротмистр и Маркиза.
Он ахнул и задышал тяжело и прерывисто, словно неумелый боксер, дотянувший кое-как до конца первого раунда.
– К-кто вы? – выдохнул он наконец.
Я выдернул из подмышечной кобуры «глок», шагнул к нему и упер ствол под кадык.
– У меня мало времени, Басаврюк, – сказал я. – Очень мало. Я – соискатель.
Басаврюк клацнул зубами, икнул, лоб его пробило испариной.
– Н-на мое место? – выдавил он.
– Еще не решил.
– Убери ствол, – сказал он неожиданно спокойным голосом. – Давай поговорим.
Я прибрал оружие в кобуру и присел на корточки. Внезапной его рассудительности я не удивился – скорее, ожидал ее. Ситуация из пиковой стала для Басаврюка привычной – за шесть веков он оказывался в ней не однажды.
– Поговорим, – согласился я. – Слушаю тебя.
– Нет, это я тебя слушаю. Кто ты, откуда и что знаешь?
Я кивнул. Соискателю предстояло ответить на вопросы. Я был к ним готов. Без малого пятьдесят лет назад мой дед, писатель Феликс Александрович Снегирев, составил завещание. Несколько дней спустя при переходе улицы он был сбит машиной и погиб на месте, виновного в наезде найти так и не удалось. Часть дедовского завещания, посвященную лично мне, я за долгие годы заучил наизусть.
«Внук мой Антон! Когда придет нужда, смертельная нужда, но не раньше, ты найдешь одного из пятерых. В Крапивкином Яру есть карстовая пещера, мало кому здесь известная. В самой глубине ее, в гроте, совсем уж никому не известном, свисает со свода одинокий сталактит весьма необычного красного цвета. С него в каменное углубление капает Эликсир Жизни. Пять ложечек в три года. Этот Эликсир не спасает ни от яда, ни от пули, ни от меча. Но он спасает от старости. Говоря современным языком, это некий гормональный регулятор необычайной мощности. Одной ложечки в три года достаточно, чтобы воспрепятствовать любым процессам старения в человеческом организме. Любым!».
В детстве я считал завещание сказкой. В юности – прологом ненаписанного романа. Повзрослев, я даже пытался роман дописать, но потом бросил. Служба в спецназе ГРУ не располагала к упражнениям литературным. Не способствовала им и должность начальника отдела безопасности в нефтедобывающем концерне. И лишь теперь, когда та нужда, смертельная, о которой говорил дед, настала, то из сказки и фантазии завещание превратилось вдруг в пресловутую соломинку для утопающих. А сейчас, когда этот Басаврюк, прищурившись, оценивающе глядел мне в глаза, соломинка превратилась в плот. На котором можно было выплыть.
– Меня зовут Антон Снегирев, – представился я. – Фамилия досталась от матери. Пятьдесят лет назад ты убил моего деда.
Он дернулся, будто вновь поймал пощечину.
– Я его не убивал!
– Возможно. Возможно, и не убивал, я не знаю, кто из вас сидел за рулем. Но ты наверняка соучаствовал в убийстве. Оставим это – я здесь не для того, чтобы предъявлять счет, я здесь совсем для другого. Так вот, я знаю об Источнике, знаю о вас пятерых и знаю о трех ключах, два из которых у Магистра и один у Князя. Кроме меня, этой информацией не владеет никто. Однако в случае моей скоропостижной кончины она станет достоянием общественности, даже не сомневайся в этом, Басаврюк. И бессмертие для вас всех тем же днем закончится.