Это оказалось той самой соломинкой, что сломала спину верблюду. Селеста больше не верила, что в мире существует справедливость, но всерьез задумалась о том, где проходит граница между обществом и совестью отельного индивида. Брутус Райф убил одного человека, заплатил за убийство еще нескольких, втихую снабжал деньгами Ку-Клукс-Клан и держал добрую половину населения Раннимида в кулаке. И никто до сих пор ничего не сделал. Селеста задавалась вопросом - а почему она сама ничего не сделала? Этот человек был воплощенным злом. Может быть, общество и в состоянии снисходительно относиться к злу, если то достаточно богато и скрывается под маской добропорядочности, но может ли так поступать она?
Задняя дверь распахнулась и закрылась, на кухонный стол шлепнулись книжки. Оживленный разговор донесся до уединившейся в библиотеке Селесты. Она встала из своего кресла с высокими подлокотниками и пошла на шум.
- Я больше не буду учить эту тупую латынь! Какая мне разница, что Цезарь пришел, увидел и победил? Все равно его потом зарезали! - надулась Джулия.
- Будешь учить все, чему тебя учат! - ответила ей Кора.
- Да ты сама даже во второй класс не ходила, так что...
- Вот поэтому я и говорю, что школу ты должна закончить. Потому что я знаю, как важно уметь читать и писать.
- Латынь - это не чтение и не письмо. Это скукотища!
В комнату вошла Селеста.
- Латынь может казаться неважной сейчас, но когда ты станешь старше, ты поймешь ее ценность.
- Так все говорят, причем обо всем! Мне надоело штаны просиживать! Я хочу заняться делом, хочу зарабатывать деньги, и латынь мне в этом никак не поможет!
- Джулия, тебе стукнет пятнадцать в следующем марте. Давай тогда об этом и поговорим, - Кора выглянула в окно кухни. Там вихрями кружился снег на фоне необычно желтого неба. - Интересно... - протянула она.
- Да, выглядит, почти как гроза, - согласилась Селеста.
Вспышка молнии и последовавший за ней раскат грома подтвердили их прогноз.
- Гроза! - Джулия подбежала к окну.
- Кора, ты такое когда-нибудь видела?
- Один раз. Много лет назад.
- Рамелль наверху? - спросила Селеста.
- Она прилегла отдохнуть, но этот гром ее точно разбудит.
- Я выйду ненадолго. Если она и правда проснется, скажи ей, что к ужину я вернусь.
- Не надо тебе выходить в такую непогоду.
- Это такое редкое событие, что я не хочу его пропустить.
- Мисс Чальфонте, а можно мне с вами?
- Нет, Джатс. Я хочу заполучить все молнии себе. - Селеста поспешила в переднюю, надела тяжелое пальто, сапоги, вернулась в кабинет, сунула что-то в карман и выскочила в дверь прежде, чем Кора или Джатс смогли выдумать причину, по которой ей стоило остаться дома.
Селеста едва могла собственную руку различить, хоть и заслоняла ею лицо. Снег заметал ее следы, а гром творил зловещие заклинания над некогда знакомым городом. Она пошла кружным путем и направилась к ряду офисных зданий в квартале от северной стороны площади. Стихия замедлила ее продвижение. Полчаса ушло на то, чтобы пройти путь, который в обычное время занимал десять минут. На улицах не было ни души, а если кто-то и был, то снег скрывал их из вида. Селеста нырнула в здание. В холле сиял свет. Обливаясь потом под тяжелым пальто, она толкнула дверь офиса. Полукруглая надпись "Райф и сыновья" украшала стеклянную часть двери. В офисе никого не было. Ей подумалось - может, все ушли пораньше, опасаясь попасть в метель? С чувством странного разочарования она замерла в фойе. Шум из-за двери отдельного кабинета привлек ее внимание. Она подошла поближе и постучала.
- Кто там?
Это был Брутус.
- Селеста Чальфонте.
Раздался шум шагов, дверь отворилась, и Селесту встретил весьма удивленный Брутус.
- Мисс Чальфонте, что вы здесь делаете?
- Меня застигла метель. Я вошла в переднюю дверь и заметила, что вы в своем кабинете. Простите, что побеспокоила вас.
- Входите, пожалуйста. Не хотите ли снять пальто?
- Нет, благодарю вас. Сниму его чуть позже, я все еще никак не согреюсь.
Его глаза заблестели. Брутус подвинул тяжелое кресло, чтобы она могла сесть и переставил деревянный офисный стул поближе, чтобы дышать с ней одним воздухом. Ее красота не давала ему покоя вот уже двадцать лет.
- Раз уж я здесь, то хочу вас кое о чем спросить, - пристально посмотрела на него Селеста.
- О чем?
- Брутус, ты осознаешь, что то, как ты поступаешь - неправильно?
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, Селеста.
- Тогда позволь мне озвучить несколько вещей, о которых я знаю. А чего не знаю я, то ведает Бог.
Брутус заерзал на месте. Честность слабо привлекала его. Так какое дело было до этого Селесте?
- Скорее всего, это ты убил Ханса Зеппа много лет назад. Именно ты приказал убрать Эймса Рэнкина. Ты покупаешь конгрессменов, словно сигары. В твоих руках собрано бог знает сколько повторных закладных и решений о взыскании имущества за просроченный платеж. Ты покупаешь все, что можешь и всех, кого можешь. А те кто сопротивляется, оказываются в могиле.
- И ты ожидаешь, что я буду сидеть здесь и все это выслушивать? - он двинулся, чтобы подняться.
- Я хочу, чтобы ты осознал, как низко ты пал.
- Селеста Чальфонте, ты живешь в ином мире, в мире благородства, изысканности и романтики. Ты не понимаешь, как все на самом деле устроено, да и не хочешь понимать. Ты слишком хороша для нас, простых смертных.
- Да, я и вправду живу в другом мире, но ты в любом мире будешь считаться христопродавцем.
- Христопродавцем? А как ты думаешь, резину производят потому, что людям нравятся джунгли? Ты думаешь, сталь выплавляют потому, что людям нравится жара? Людей надо заставлять работать силой! Люди невежественны, глупы и ленивы. Сильный человек должен загонять слабого, иначе не видать нам ни прогресса, ни роста.
- Ах, да, промышленный кровопийца-прогресс... - Селеста была холодна, словно метель снаружи.
- Ты предпочла бы неясную буколическую иллюзию? Селеста, ты и тебе подобные - вымирающая порода. Америку построили такие, как я. Ваше время вышло в Геттисберге, а теперь - моя очередь. То, что ты называешь коррупцией, это цена, которую мы платим за прогресс. Римляне тоже думали, что Цезарь был коррупционером, но он превратил республику в империю. Америка становится империей!
- Alea jacta est.
- Да, жребий брошен. Возврата нет. Почему бы тебе не наслаждаться своим богатством и своей женщиной, - на этом месте его голос зазвенел, - и не оставить бизнес мужчинам? Тебе все равно его не постичь.
- Ты, может быть, и прав, Брутус, но что я все же понимаю - так это обычную мораль и обычную ответственность. Возможно, это все тот же старый спор между Антигоной и Креоном[41]. Возможно, и нет ничего нового под солнцем.
Раскат грома снаружи заставил Брутуса вздрогнуть. А когда он повернул голову от окна, Селеста уже направила на него свой красивый немецкий пистолет.
Наполовину изумленный, наполовину напуганный, он попытался бахвалиться.
- Ты что это такое затеяла? Убери эту штуку!
- Это дело чести. Я не думаю, что ты в состоянии это понять.
- Ты с ума сошла! - теперь он по-настоящему забеспокоился.
- Вот именно.
Вспышка изломанной молнии озарила комнату мертвенным желто-голубым светом. Прокатился оглушающий раскат грома, а когда он затих, Брутус обмяк на своем стуле, и между глаз у него красовалась аккуратная дыра от пули. Если не смотреть на его затылок, то он напоминал индийского брамина.
Селеста сунула пистолет во внутренний карман, подошла к окну, натянула перчатки и попыталась открыть фрамугу, выходившую на аллею. Окно было закрыто намертво. Ни минуты не колеблясь, она кулаком разбила стекло и ногой вышибла раму наружу. В пролом ворвался снег, на полу сразу намело небольшой сугроб. Селеста протиснулась в окно, спрыгнула на землю и побежала к площади. Вспышки белизны окутывали ее, пока она пробиралась домой. Она не испытывала ни страха, ни сожаления. То, что она совершила, ощущалось как гордость, запятнанная отвращением. Отвращением к человеческой расе, сумевшей породить таких монстров, как Брутус, и отвращением ко всем нам, позволяющим им безнаказанно процветать.
41
Антигомна — героиня древнегреческой мифологии, старшая дочь фиванского царя Эдипа. Её братья Этеокл и Полиник соперничали между собой за власть в Фивах. Полиник выступил против брата, оба они погибли в сражении. Этеокл, как защитник Фив, удостоился подобающих похорон, тело Полиника, как изменника родины, осталось не погребённым по запрету нового властителя Фив царя Креона. Антигона тайно предала земле тело брата, и за нарушение закона Креон осудил Антигону на погребение заживо, она повесилась. Приговор этот привёл в отчаяние её жениха, сына Креона, и он умертвил себя; его мать, жена Креона, покончила с собой. В общем, все умерли)
Для современников Софокла в противостоянии Креона и Антигоны выразилась борьба двух парадигм общественного бытия. Старой — родовой, управляемой неписанными, но непреложными правилами Традиции, и новой — государственной, подчиненной Закону. Софокл был на стороне Антигоны. В его трагедии любовь к родному человеку выше соображений политики.