- Ну что ты, Кора! - потрясенно проговорила Рамелль.
- У меня на могиле будет написано:
"Родилась: Да.
Умерла: Да".
- Когда умрет Фанни, нам придется выбить на ее могильном камне: "Наконец-то она спит одна!" - сказала Рамелль.
Кора в шутку шлепнула Рамелль по руке.
- Ну что это за слова такие ужасные!
- Знаешь, как Селеста любила говорить? - "Ангелы способны летать потому, что не воспринимают себя всерьез".
У Коры слезы навернулись на глаза.
- Я знаю, что когда один падает, на его место встает другой, но боже ты мой, такой, как она, нет и не будет!
Рамелль сжала ее ладонь.
- Она и тебя любила. Очень, очень сильно.
Кора промокнула глаза платком.
- Любовь продолжает расти. Я не скажу насчет всех этих чудес в Библии - там, про Лазаря и все такое, но в этой жизни я видела множество чудес, да, своими глазами видела!
- Я тоже, - с трудом сглотнула Рамелль.
Кора сменила тему разговора, чтобы они с Рамелль окончательно не раскисли.
- Я проходила сегодня мимо памятника воинам, так там снова было полно шин.
- Вот интересно мне, кто же это делает? Это началось сразу после Первой мировой.
- И продолжается каждый год - на все праздники и еще несколько раз между ними, без всякого расписания.
- Это, должно быть, солдат, которого раздражают статуи или армия, или я уж и не знаю, что?
- Да чтоб меня черти побрали, если я знаю! - рассмеялась Кора. - Хорошо бы, чтоб его словили наконец. А то очень трудно не помереть от любопытства за все эти годы.
- Кора, кстати, о любопытстве - я всегда чувствовала в душе, что это Селеста убила Брутуса. Тебя это удивляет? - запустила пробный шар Рамелль.
Кора замялась, а потом тяжко вздохнула.
- Нет. Я тоже об этом догадалась. Только всегда помалкивала.
- Да. - Рамелль оперлась подбородком на руку. - Убийство по определению вещь неправильная, но знаешь ли - я уважаю ее за то, что она его убила. Боюсь, я немного нетерпелива и не хочу оставлять правосудие на волю небес. Откуда мне знать, что небесные судьи неподкупны звону злата? Я предпочту, чтобы правосудие свершилось здесь, на земле.
- Не знаю я. Даже не знаю. Но и не скажу, что жалею Брутуса.
- Иногда абсурдность этого мира просто не дает мне жить, - губы Рамелль сошлись в тонкую полоску.
- Матушка природа и не хотела, чтоб все было идеально. Даже на солнце бывают пятна, - утешила ее Кора.
Рамелль помолчала, пытаясь переварить услышанную мудрость, и рискнула перейти к еще одной скользкой теме.
- Ты могла обо всем разговаривать с Эймсом?
- Почти всегда.
- Ты знаешь, что я люблю Кертиса. Он понимающий, нежный, веселый человек. По правде говоря, это огромная честь - то, что меня любили и любят целых двое Чальфонте. С Селестой я могла говорить о чем угодно. Она знала, о чем я говорю, а о чем умалчиваю. Но с Кертисом... иногда он даже не понимает, что я хочу сказать.
- Никто из них не понимает. Их надо принимать такими, какие они есть.
- Хммм...
- Гляди-ка, кто к нам идет сквозь гортензии! - воскликнула Кора.
- Здравствуй, Луиза, - поприветствовала ее Рамелль.
- Мама, ты пьешь пиво на людях? - прошипела Луиза.
- Ох, черт возьми, Лисси, оставь свою старую мать в покое!
- Хочешь бутылочку? - предложила Рамелль.
Уразумев, что Рамелль тоже пьет пиво, Луиза сменила гнев на милость.
- Ну, хорошо, ладно.
- Сиди, Рамелль, - Кора придержала ее за руку. - Луиза, ступай на кухню и притащи себе пива. А мы с места не сдвинемся.
Луиза ушла, вернулась и втиснулась в кресло.
- Ну? - Кора видела, что Луизу распирает от желания что-то сказать. У нее это прямо на лбу было написано.
- Что "ну"?
Рамелль снова раскрыла книгу и сделала вид, что читает.
- Луиза, у тебя новость поперек кишок встала.
- Мама, ну неужели ты должна быть такой вульгарной? - Луиза отхлебнула пива и причмокнула. - Я просто не в восторге от того представления, которое Джулия сегодня устроила в кинотеатре "Капитолий".
- Джатс устроила представление? Она же петь не умеет, и ты это прекрасно знаешь, - напомнила Кора дочери.
- Нет, мама. Мы пошли посмотреть "Американца в Париже"[109]. До нас так поздно доходят новые фильмы! Его в Балтиморе показали уже вечность назад. Я прямо дождаться не могла. Ну вот, фильм был замечательный.
- Правда? Может, и мне стоит сходить посмотреть, - озвучила собственные мысли Рамелль.
- Только не надо брать с собой Джатс! Она так любит этот фильм, что непременно захочет снова пойти.
- Да что ж, господи помилуй, тогда не так? - спросила Кора.
- Да ничего, кроме того, что Харви Спенсер запустил музыку из фильмов через динамик в кинотеатре. Опробовал новую технику, так он сказал. Погодите, погодите! - Луиза вскинула руку, призывая к тишине. - Джатс заслышала музыку - и пригласила Ноя Моджо на танец! Там еще была Орри, и Лайонелл, и Ив. Все были. Ной подумал, что это забавно - и стал с ней танцевать! А потом они разделились и стали приглашать других людей. Никто и опомниться не успел, а все уже танцевали в проходах! Мне было так неловко, что я чуть не умерла! - фыркнула Луиза.
- Как замечательно! - воскликнула Рамелль.
- Ничего замечательного, если вдруг оказывается, что тебе надо танцевать с Яшью Грегоровитчем! Он такой тупой, как будто его кто мешком из-за угла пришиб. И ко всему прочему, от него воняло автомобильными покрышками. Фу!
Рамелль моргнула и задумалась.
- Луиза, ты все воспринимаешь слишком серьезно. Ты же знаешь, что Джатс любит подурачиться, - назидательно произнесла Кора.
- Если бы только Яшью! Но мне сначала пришлось танцевать с Дианой Вильямсон! - ресницы Луизы затрепетали.
- А с ней-то что не так? Диана Вильямсон потрясающе красива и, дорогая моя, она вполовину тебя младше, - улыбнулась Рамелль.
- Она - девушка. А я не желаю танцевать с девушками! - твердо заявила Луиза.
- Правда? А я все время так делала.
- А я вот не думаю, что это смешно! Джулия заполучила всех хороших партнеров, а мне досталось какое-то барахло! И вообще, танцевать на шпильках неудобно! Я знаю, знаю, она это назло мне сделала, потому как отлично знала, что у меня завтра все ноги в волдырях будут! - Луиза отпила порядочный глоток холодного пива.
- Шпильки изобрела женщина, которую однажды поцеловали в лоб, - Рамелль захлопнула книгу и хитро поглядела на Кору.
20 сентября 1955 года
- Сезам, откройся! - Никель повела пальцами, как заправский чародей. Полотенце у нее на голове должно было изображать тюрбан. Дэвид, сын Лишнего Билли, глядел на нее с открытым ртом.
- Сезам, откройся! - повторила Никель более громким голосом.
Джатс подошла к задней двери, чтобы позвать их на ранний ужин.
- Вы что делаете?
- Ничего, - ответила Никель. Она повернулась и снова встала лицом к двери сарая.
- Сезам, откройся!
- Вы рехнулись? - уперла руки в бока Джулия.
- Нет.
- Тетя Джатс, она открывает дверь сарая с помощью волшебства. Как в книжках.
- Наверное, от полотенца на голове у нее мозги перегрелись.
- Мама, ты не даешь моему волшебству сработать!
- Я сейчас кому-то так сработаю, если вы не пойдете в дом и не съедите ужин! И отдай мне мое полотенце!
Никель неохотно двинулась к дому.
- Она помешала. Зуб даю, если бы мама не позвала нас домой, эта дверь сама бы распахнулась!
- Ты правду говоришь? - зазвенел голосок Дэвида.
- Конечно. Я все могу!
Когда они добрались до кухни, Джатс уже ставила на стол молоко.
Лишний Билли вместе со своим страшим сыном, Одерусом, сейчас работали у Фанни - они подрядились починить ставни. Билли перебивался случайными подработками, он был слишком неудобным человеком, чтобы удержаться хоть на какой-то должности на любом из предприятий Райфов. Для Лишнего Билли схлопотать полный расчет было легче, чем обычному человеку подцепить простуду. Сейчас он брался за любую работу, которую ему предлагали. Фанни нанимала его так часто, как только могла. Они с Билли разделяли ненависть к Райфам в целом и к Наполеону Райфу в частности. Наполеон заправлял работниками, в то время как Юлий занимался сделками на внутреннем и международном рынках. Наполеон нанимал пришлых людей, селил их в принадлежавших компании хибарах и таким образом привязывал незадачливых бедняг к месту работы на всю жизнь. Все свои "усовершенствования" он производил на пенсильванской стороне Раннимида, в пику южной части города. Фанни нанесла на себя боевую раскраску и принялась каждый день строчить язвительные колонки в "Глас" и "Вестник".
109
“