Глава третья
Глава третья
I
Влад хотел было ринуться к исчезающему в бездне оппоненту, дабы исправить досадное недоразумение, уговорами или насильно внушая воздействие случайности. Со дна донеслось смутное эхо хрипящей гневной брани, которая хоть и не свидетельствовала о прекрасном здравии спятившего Бориса, но уверяла в одном – ему мучительно больно, он почти наверняка разбился.
Набрав в лёгкие как можно больше воздуха, Владислав с силой и омерзением плюнул в зловещую чёрную пасть пропасти, напоследок одарив врага неприличным жестом, коего даже при всей охоте не сумел бы разглядеть потерпевший фиаско Борис. Несколько отрывочных криков разлетелись по сторонам вместе с порывистым ветром; Влад просто махнул рукой, возвращаясь к кострищу, которое раздражённо шипело, ёжась под мелкими каплями моросящего дождя.
Полностью затихнув, предоставляя час стихии, природа на мгновение погрузилась в ватную, неприступную звукам тишину, а затем, словно подменяя милость бешенством, зияющая рана плотных туч принялась кровоточить студёным ливнем, вмиг превратившим дружелюбную лужайку в цирковую арену, где беготня по кругу только изматывает, вселяя утомительное однообразие.
Желая насолить Борису, если тот вдруг поднимется, Влад приготовил арсенал дедовских методов, одним из которых являлось бессовестное уничтожение огнища, но нагрянувшее ненастье не менее стремительно решило данную проблему, с тем лишь отличием, что отняло у противника отвращение априори.
Радушие поляны исчерпалось вместе с пламенем костра, отчего мужчина поспешил скрыться в дебрях, прихватывая зажигалку да вставшие часы, которые Борис зачем-то снял, наверное, стесняясь столь дешёвого вида и неприглядности исшарканного корпуса.
Таинственный, хмурый, сумрачный лес встретил Владислава неприветливыми завываниями и леденящими душу скрипами молчаливых исполинов. Густая занавесь тьмы не расступалась даже с вихрем, раздвигающим пушистые кроны и вламывающимся в лесное царство, чтобы нагнать жути на местных обитателей. Взятый второпях светильник постоянно затухал, и Влад отказался от использования карманного факела после пяти попыток. Тяжёлые капли изредка просачивались под зелёный купол обрадованных влаге деревьев и каменными громадами горных обвалов ложились на землю, дрожа от касаний пронизывающего ветра.
Собачий лай более не тревожил слух, теряясь в переплетении ветвей, папоротника и могучих стволах высящихся к небу гигантов. Мерещащееся поселение стяжало вполне реальные очертания, когда Влад притиснулся к ели и съёжился из-за стыни, щурясь вдаль. От края обрыва его отделяло всего несколько метров и пара-тройка оголённых кустов, которые покорно разделись перед впечатляющими приказами стихии. Внизу виднелась малахитовая лесная петля, в кою копьём вонзалось некое подобие тропы, той самой, на которой мужчина и находился. Далее абрисы становились лишь пародиями вразумительных остовов, но у горизонта, в дне, а может и двух пути, тьму рвали на части яркие подёргивания пламени, кажущиеся десятками свечей, украшающими праздничный торт.
Влад тут же преисполнился желанием сорваться с места и в минуты покрыть столь внушительное расстояние, заочно ставя личный рекорд, однако колючее лезвие молнии и оглушительный удар грома призвали к благоразумию. Мужчина виновато сглотнул и вжался в дерево, обнимая себя, с силой растирая ладонями плечи.
Ненастье свирепствовало около двух часов, понуждая нутро сжиматься и вибрировать от гулких громовых раскатов. Наэлектризованная стрела безуспешно вперялась в землю где-то позади над головой, вызывая неестественный треск – там были горы. Стиснув зубы, Влад переносил возложенные на плечи тяготы, поёживаясь от редких обжигающих холодом капель, которым удавалось просочиться сквозь обильную листву кустарника, охватывающего ель. По коже волнами плутали мурашки, живот скрипел, будто неумелый скрипач, а высасывающий сам себя желудок пинками подталкивал тело к геройствам, пускай те и ограничивались спуском к охладевшему Борису и варварской разделкой его внушительного стана, способного кормить не одного человека в течение нескольких дней.
Чем больше урчало в брюхе, тем менее отвратным чудился выход из положения. Хоть голод и напоминал плаксивого избалованного ребенка, которому в секунду захотелось обладать ненужной вещью потому лишь, что это игрушка, он мерк в сравнении с неразрешимыми противоречиями, терзающими сердце Влада. Там боролись непримиримые соперники, в равной степени оказывающие воздействие на настроение, правда отнюдь не в одну сторону – радость и печаль. Мужчина всеми фибрами страшился навеки остаться без Марии, однако удовлетворение резкой сменой обстановки, заключающейся подобным местом, вставало непреодолимым булыжником, мешающим свету отрады освещать всё пространство, отбрасывая тёмную тень кручины. Бывшая обязанностью работа в этот дождливый и пренеприятный миг виделась комфортным гамаком благополучия, подвешенным над песчаным пляжем беззаботности, где в роли амброзии выступал сладчайший коктейль любви и согласия.