- Ну как, ты хорошо всё обдумал? Он же всё-таки отец твой!
Владимир задумался, закатывая глаза и недовольно бурча:
- Так-то оно так, но стар он стал, и решений толковых всё меньше с каждым днём принимает.
- Ох, поразмысли ещё разок, иначе потом не будет у нас пути обратного.
- Я и размыслил, Белослав. Кто-то обязан сделать это, и Я готов! – княжич вынул из погрызенной мышами тряпицы кинжал и затянутыми в кожу пальцами провёл по лезвию.
- Как пожелаешь! – Белослав выправился. – Тогда идём, и будь, что будет!
- Всё мигом произойдёт, он даже не почувствует…. – заправляя оружие в ножны, Владимир прищурился. – Одно лёгкое движение и кровь хлынет из глотки.
- Тогда спешить нужно. Яков Максимович вот-вот нагрянет да всю ночь у покоев владыки бдеть будет, и попробуй – ускользни!
- Идём – передавая скарб пареньку, княжич приостановился. – Одна деталь.
Он осторожно отомкнул запор и толкнул Болослава дальше по коридору, опасливо оглядываясь, ударом кулака запирая дверь горницы, просачиваясь в соседнюю комнату, где почивал великий князь.
Будучи ребёнком Владимир также не питал особой любви к отцу, напротив, их внезапно возникшее противостояние тяготило его, порой прямо-таки подталкивая схватить любой острый предмет и навсегда покончить с этим. Даже сейчас княжич предстал у ложа Дмитрия только затем, чтобы ликующе взглянуть на родителя в последний раз, отметая неладные отношения прочь, ровно как стол и кров.
Церемония прощания вновь напомнила о приснопамятных противоречиях, каковые истязали душу мучительными пытками, оставляя досадный отпечаток да ворох неоднозначных эмоций, с которым Владимир бедственно удалялся в ночные просторы степей, ступая за торопливым силуэтом Белослава.
Давнишний товарищ увлечённо вёл княжича по безвестным тропам, утерянным в оживших хитросплетениях кустов и трав, словно всё время знакомства готовился к нынешнему вояжу, хотя это являлось лишь его вымыслом.
Белослав частенько захаживал в библиотеку, где часами перелистывал рукописи об отгремевших побоищах, уделяя немалое время чертежам и теории боя. Дотошность паренька произвела должное впечатление на княжича, но верный глаз не позволил принимать поспешных решений. Владимир сразу заметил рвение молодого человека, однако примкнул к тесному кругу посвящённых только спустя некоторую пору, мягко переводя тему в русло великих сражений, которым, как он был уверен, скоро предстояло свершиться.
Княжич до последнего утаивал историю своего происхождения боясь сглазить нового друга, но за чаркой доброго самогона, стащенного у кухарки Татьяны, он развёрнуто поведал весь сказ, рассмешив каждую мышь в подвале княжеского замка. Следом, дружеская связь крепла будто осенний ветер, изредка подмывая узы приказами Владимира, пока Свободные земли не ощутили прикосновение оккупантов.
Желая прославить Дмитрия, бестрепетный сын с первых дней вознамерился изгнать Тельво, но влияние отца не позволяло даже покинуть Ве́рхгорода. Тогда, питая злобу, молодой княжич принялся разрабатывать собственный план, в котором подчинение батюшке упоминалось вскользь, клонясь пред главенствующей целью – стремительным освобождением от его власти.
Одним из вечеров, которым дружеский дуэт пребывал за трапезой в тесных помещениях библиотеки, Владимир настоял на предложении детально рассмотреть карты и проложить идеальный маршрут, кой без труда позволил бы обвести вокруг пальца шпионов неприятеля. Белослав, имея горячую кровь да бойкий нрав, не дерзнул отговаривать княжича, а лишь заверил того в успешности предполагающегося похода, обещая безопасный путь чуть ли не до шатра Тельво, где они скрестят лезвия и принудят врага сложить оружие. Выгадав благоприятный момент, когда Яков Максимович задержался в казармах, раздавая приказы касательно близящегося отхода войск по невесть каким основаниям, Владимир с товарищем оставили Ве́рхгород, окольными колеями следуя за целью.
Влажный степной ветер нещадно хлестал лица пылью и студёной крошкой моросящего дождя, обращая дорогу к крепости «Гордость» засеянной рифами переправой для шлюпа, которая после сотен тренировок в саду чудилась нелёгким испытанием. Ночная свежесть щекотала рёбра до озноба, а еле-еле проницаемая взглядом пелена тьмы не спешила расступаться – рассвет тянул с появлением.
Ранним утром оба путника всё же добрались до горных хребтов близ Первоградья, возвращаясь на равнину после восхождения около Глухо́вки. Уставшие бродяги с упоением скакали по каменистому склону, ныряя в лесную чащу, защищённую от сквозняков и обжигающего наскального холода.