Борис понимал, что фатум попросту сыграл с ним злую шутку, делая его очередной жертвой призванной плутать на погосте несовершённых планов, но осознавая всё это, в случившемся мужчина винил только себя. И почему только себя? Если бы он слёзно умолял Виктора Сергеевича, стоя на коленях, вручить это повышение, что изменилось бы? Вместе с обжигающим чувством вины в нём лавой клокотала злость, острая и чёрная ненависть к тому, кто в одночасье разрушил уютный флигель самых светлых мечтаний. Да и кто стал непобедимым конкурентом? Обыкновенный недомерок, заигравшийся в жизнь! Сын богатенького папаши – заведующий целым филиалом, а меж тем, он, наверное, и не справится со столь ответственным делом. Но, почему это, наверное? Он наверняка бессилен в этой области! А что если….
В этот момент трамвай пробился сквозь сковавшие его льды, и Борис заторопился влезть внутрь чуть ли не намертво закупоренной бочки.
Вагон напоминал глубочайший круг Ада, в котором прислужники устроили зажигательную вечеринку, заявив одним из конкурсов – наполнение самого узкого котла до отказа. Несмотря на нестерпимый весенний холод, в нём было душно и тесно; ароматы дешёвого парфюма образовывали феерию тошнотворного декаданса, способную свалить с ног даже насквозь пропитого моряка, который, собственно, во весь рост задремал на одном из сидений.
Борис с радостью оставил тряску переполненного вагона спустя полчаса и вернулся к размышлениям лишь на пути к дому, идя по сырой тропе мимо десятков вросших в землю гаражей. В размазанной субстанции свежей грязи копошились дети, на велосипедах преодолевая бескрайние лужи, облюбовавшие тротуар. Откуда-то с верхушек чудом не обрезанных деревьев доносились разгорячённые вопли котов, деливших, наверное, единственную доступную самку, которая затесалась на крыше гаража в компании облезлых бездомных животных.
После унылых пейзажей вечерних улиц, Борис оказался в обшарпанном подъезде старой многоэтажки. Облупленные сине-жёлтые стены окрасились тусклым серым флёром от ламп автоматического включения, не работающий лифт злобно отказал в просьбе о помощи, прохрипев зловещее наставление: «не суйся в эту коробку, а то будешь куковать между этажами». Взвинченный и расстроенный Борис проигнорировал несогласие и без единого звука направился наверх в желании как можно не скорее добраться до седьмого этажа, где его ожидала ничего не подозревающая Ольга.
С каждым пролётом небезосновательная ненависть к вору должности улетучивалась, и казалось, будто повышение уже не столь важно. Ненавидимый всем существом похититель возможности, предавший верную службу Виктор Сергеевич, его ухмылка – всё виделось в ином свете. Но. Борис, возможно, и перенёс бы этот груз через очередную жизненную хлябь, однако наличие на плечах матери, жены, ребёнка, наконец, едва ли допускало вероятность сделать даже шаг, если только это не шаг в разверзшуюся пропасть. Что он скажет Оленьке, когда та будет задаваться вопросами о треклятом обещанном сарафане, покупке машины, новом велосипеде сына, о вечном понуром настроении?! Как объяснит Славику, что в сотый раз поездка на море ограничится выездом за город и быть может, рыбалкой в двухдневном походе? А что если несбывшаяся заветная мечта маленького дитя породит в нём разочарование во всей жизни?! Относительное спокойствие имелось лишь по поводу Анастасии Игоревны, которая в материальном плане хоть и была обузой, но всегда с готовностью поддерживала сына. Эта женщина словно являлась лучиком света в тёмном царстве существования Бориса, оставаясь единственным после Ольги человеком, которому он был по-настоящему дорог, хотя это чувство и не стоило называть взаимным. Почему? Борис и сам с трудом мог это разъяснить, или пытался делать вид, что не знает.
С того момента как мужчина узнал вести о повышении, в доме начала царить какая-то особенная атмосфера, смесь предвкушения и напряжённого ожидания чего-то: некоего невероятного события. Особенно чуялись перемены в последние несколько дней, и казалось, будто эта материя совсем загустеет, и её нектар можно будет черпать ложками. Вероятно, Борису всё это просто мнилось, ведь никому из домашних он не рассказывал о рабочих буднях, но, тем не менее, складывалось ощущение, что они знают о новой должности, покорно поджидая пока глава семейства соберёт всех за шикарно накрытым столом в осязаемой ауре сладкого духа победы и сообщит благую новость.
Борис застыл у входа в квартиру на несколько минут, не решаясь отпереть дверь. Неизгладимое чувство вины перед семьёй накатывало всё сильнее. В голове роились варианты по сглаживанию острых клыков несправедливости, чудные вариации, которые могут поспособствовать исправить вечер не очерняя безысходностью и без того шаткое положение.