Длительные муки выбора между всеобщей казнью и изгнанием в степи пресеклись Борисом наобум: он предпочёл действовать по обстановке. Мужчина шепнул нечто зловещее военачальнику, отчего Емутрет несколько оторопел, а после приказал согнать всех карачу́нцев на площадь перед усадьбой и оцепить их непроницаемым кольцом воителей, чьи окровавленные клинки недвусмысленно намекали бы на полную невозможность отказа от предложенных оратором вариантов, которых тот ещё даже не выдумал.
Раэнм в точности исполнил распоряжение лидера, и вскоре они оба стояли на балконе, оживлённо совещаясь вполголоса:
- Тельво, ты быть уверен? – вояка неотрывно следил за наплывающей серой тучей невольников, грязными вспотевшими ладонями сжимая перила.
- Угу – скрестив руки на груди, Борис равнодушно ждал.
- Я хотеть сказать, что….
- Слишком жестоко? – судья-самозванец прервал визави и нахмурился – Возможно…. Только вряд ли будет лишним напомнить тебе по чьей вине мы в этом увязли! – сам того не ведая Лжетельво подтолкнул ответчика к внеочередной исповеди изобличающей вехи истории конфликта.
- На́юзе, Тельво. Я понимаю твои старания и помню всё, о чём ты говорить при отплытии с Верне́се – Раэнм целиком заглотил случайную наживку, запросто снабжая узурпатора бесценным уловом сведений, которые могли раскрыть суть намерений истинного вождя – Ты верил, что карачу́нцы в конце концов одумаются и не станут проливать кровь. Но…. – он склонился над суетящейся внизу оравой, тяжело вздыхая.
- Мы вправе требовать расплаты!
- Же́мто ти́бь. Но не со всех их! Не будь так скор, Тельво! Вспомни посадника Бе-рё-зов-ки? Он с радостью нашу сторону принять! Да и при заходе в порт, та прибрежная застава не атаковала нас – не все из них заслуживают смерти! Мы мочь сыскать среди них союзников!
- Вот как ты думаешь? – переменившись в лице, мужчина усмехнулся – Может я не совсем трезво оцениваю обстановку или в чём-то неправ?! Говори же! Потрудись напомнить мне: почему случилось то, что случилось? Назови мне первый камень этого чёртового обвала! – Борис без страха напирал на опешившего военачальника, веря в вескость оснований настоящего Тельво, намереваясь узнать для себя, каким же образом зачался неразрешимый спор двух народов.
- Голову нашего гонца, которого ты отправлять к Дмитрию, великий князь прислал обратно в мешке…. – Раэнм виновато насупился.
- Именно! Они не хотели мира с самого начала! – торжествуя от столь доходчивого ответа, подтверждающего правильность кровавого пути, Борис уже не желал останавливаться – Это они использовали «магию», стали противостоять нам, изменили меня, заставили наш народ гибнуть! И это они отвернулись от нас…. Разве мы бы отказались прийти на помощь и приютить их?! – выпучивая глаза, декламатор собственных решений пригвоздил бритоголового к ограждению балкона пронимающим взором, едва не опрокидывая жертву за борт.
Емутрет будто устыдился, потупляя взгляд:
- Ты прав, Тельво, ты опять прав. Но стоит ли наказывать их? Это же не Северные кланы – Санкта́ ценку́во, Те́диво ге́вносо, Чёны́тро, которые противостоять нам до последнего солдата. Они подчинились, они дорожить близкими, они не мочь….
- Они?! – точно прозрев, Борис обрадовался нахлынувшему порыву изощрённых мыслей – Хм, дорожат, говоришь? Хорошо…. Давай мы кое-что проверим прямо здесь и сейчас? Что скажешь? Я покажу тебе, на что они способны. Я явлю их суть!
Раэнм сглотнул, обречённо пожимая плечами, а гогочущие до сего момента восклицания обескураженного явлением Тельво люда смолкли, сменяясь растерянными взорами и отрывистыми всхлипами.
Площадь была заполонена взвинченными, толкающимися в беспорядке жителями Первоградья, из чьих налитых злобой глаз сочилась ненависть, подавляемая прочными кандалами смиренности, ибо цепи ужаса намертво сковывали норов – народ трепетал. Даже бравые, знавшие сотни сражений и смертей воины помрачнели, завидев более не похожего на прежнего Бориса человека, который тиранически скалился с вымазанного кровью пьедестала. Этот тихий, образцово-показательный семьянин, в прошлом не способный обидеть и мухи, превратился в деспотичного вождя варваров, решительно позабыв об оставленной скорлупе клерка. Он стал другим, тем, кем на протяжении лет его ваяла судьба: вздутые уверенностью жилы ползли по напряжённым, словно из камня вытесанным мускулам, следы битвы покрывали кожу и доспехи устрашающими узорами сечи, а боевая стойка нивелировала казавшиеся неизгладимыми очертания офисного работника, лепя статного и крепкого витязя, могущего вести за собой полки разорителей. Проникновенный взгляд блистал неистовым пламенем гнева, звериной яростью, в любой миг готовой поспорить с дерзостью пускай и преобладающего количества противников. Ставшая суровой физия теперь лишь отпугивала участливость женщин и вселяла тревогу в мужчин, отчего каждый, кто оказался перед усадьбой, поперхнулся, видя непобедимого воителя, наделённого незыблемой мощью, которая сулилась сотворить одно: сломить власть Свободных земель и воссесть на трон, правя преданными слугами, безоговорочно взявшими хоругвь своего нового и последнего властелина.