Хорошо, человек - зверушка хитроделаная. Реальность может и предполагает, но мозг располагает. А мой табуированный воспаленный мозг тем более. Кто мне Ларискин муж? Правильно, никто. Может он там где-то и дышит, ходит, кушает. Но для меня он абстракция, не человек. Я им не интересовался, не видел и не хотел видеть. Артём Андреевич Лесков - лишь имя на бумаге. А на бумаге, как все знают, бывает и не такое, в том числе частенько в жизни не существующее. Драконы, например, или там лепреконы, гномы какие-нибудь. Был бы ластик, я бы стёр его имя со свидетельства о браке, да только его имя пропечатали на принтере.
В эту всю авантюру с планом я не сразу кинулся. Глупости это: мужчины не стесняются, не боятся, это не по мужски, что у бизнесменов ни совести нет, ни стыда, тем более у богатых. Бред. Хотя может для кого-то и нет, но у меня был весь набор: и со стыдом, и с совестью, со страхом, с робостью. Я пытался забыть, пытался двигаться дальше и затёр снимок Лары, таская туда-сюда из ящика стола. А в одно утро просто проснулся с готовым планом. Точно так же я когда-то придумал идею своей фирмы, а с учетом успешности воплощения, и этот был выигрышным.
В бизнесе невозможно не стать психологом. Чтобы выжить ты учишься буквально считывать людей, едва ли не по движению брови понимать, что человеку нужно, учишься находить сильные и слабые его стороны. И использовать. За тридцать лет Ларису я изучил более чем хорошо. Все её потаенные страхи и желания, её реакции, её агрессоры. Я мог играть на её эмоциях как на струнах и я играл. Меня подташнивало от того, что я делаю и с кем, но не делать не мог. Она мой воздух, мой океан. Вы можете отказаться от воздуха и не дышать? Если вам перекрыть кислород, на что вы пойдете, чтобы сделать новый вдох? Где-то там на задворках души вопила совесть. Я её заткнул.
Мне нужно было очаровать Ларису, убедить всё сделать так, как мне надо. Замужняя, она меня не устраивала, меня бесило до помутнения рассудка чужое обручальное кольцо на её пальце. Ей нужно было сказать Лескову "прощай" и дальше были мои заботы.
Лариса.
Николай не давал ей прийти в себя, очаровывал, одурманивал. И это было легко. Лариса и рада быть очарованной им, она давно об этом мечтала. И вот мечта сбылась. Сказка? Однозначно! Но её сказка, в реальности, из которой она выпала почти на неделю. Они были постоянно вместе, каждую минуту, вместе просыпались, вместе засыпали. Ради неё Коля забросил работу, скинув на замов, купил путевку на Гавайи. Киров отошел куда-то, не то что на задний план, а на план страшной нереальной сказки, фильма, в котором она участия не принимала. И только в один день она, наконец, ощутила давление кольца на безымянный палец. Ей нужно было ненадолго вернуться в ту страшную сказку и сказать тому человеку из фильма, который вроде как её муж, что его женой она быть не хочет. А потом лететь сразу в Шереметьево, оттуда они с Колей сразу улетали в США. Дальше всё решит Стужев, он это может, он умеет.
Господи, как ей не хотелось улетать, она почти опоздала на самолет, но её все равно подняли в небо и переместили в Киров. Этот город она возненавидит. Была ночь, была морось.
Здравствуй, реальность. Прощай, сказка. Или всё-таки...
Лариса прокралась домушником в квартиру. Будить Артёма не хотелось, и она легла на диван вздремнуть. До утра осталось немного, самолет обратно днём. И вот пробуждение. Муж. Как много в этом слове... Чего? Вины? Предательства? Стыда? А любовь в этом слове предусматривается?
Артём что-то радостно говорил, про то, как соскучился, как рад, что она успела вернуться, извинялся, что не звонил, был очень занят - вызвали на работу, и мэрия, и министерства. Всё сразу навалилось. Сетовал, что не позвонила, не предупредила, что прилетает. До Ларисы смысл доходил с трудом. И кажется подступает вот то ужасное состояние, как в тот момент, когда ей сообщили о смерти родителей. Она сонно, вымучено отмахнулась от него и сбежала в ванную. Под душ, ледяной, непереносимый.
Мысли путались в голове, она буквально чувствовала как наступает умопомрачение, как разум застилает дымка безумия. Режим струй «тропический ливень», сжалась в комок, забилась в угол душевой. Только скатиться в истерику ей не хватало сейчас. Нельзя-нельзя-нельзя-нельзя. От чувства вины кровь превратилась в кислоту и невыносима жгла, сердце сжималось от боли. Но надо, надо заставить себя раскладывать всё по полочкам в голове, анализировать, обрабатывать, причесывать и укладывать. Нельзя так отдаваться эмоциям. Может кому-то и можно, а ей нельзя. Потому думай, Ларисочка, думай! И она думала, вспоминала, отгоняла воспоминания, беззвучно плакала и вновь вспоминала, чтобы понять, принять, успокоиться.