Марет однажды сказала, что жить после сорока не имеет смысла. Быть такой, как мать: постоянно болеть, всего бояться и вечно беспокоиться и интересоваться только одним — сколько денег уходит на пищу и одежду. Будущее мужчины представлялось Марет в более светлых красках. Делать карьеру, по ее мнению, противно, но что-то увлекательное, видимо, тут есть, иначе почему бы мужчины занимались этим с таким азартом. Не все, конечно, но большинство — безусловно.
Ой, Марет Харгна, трудновоспитуемый ребенок, ты, еще полностью не постигшая историческую роль советской власти. Ты, пессимистка с радостным взглядом, чье вечное критиканство иногда уже и надоедает. Ты, невинная грешница, неужели не знаешь, что из-за таких разговоров тебе никогда не дадут место педагога? Кто станет теперь терпеливым воспитателем твоего беспокойного ума? Тот ли, кто говорит, что у нас все прекрасно и хорошо в теории, а на практике ужасно? Такие говоруны найдутся, особенно в нынешнее время, когда классовая борьба, видимо, обостряется, хотя теоретически волнение в обществе должно бы уже улечься. Все же подобный тип вряд ли привлечет Марет Харгна — ведь она сама придерживается той же точки зрения, да еще так твердо, что никакой поддержки со стороны не требуется. Ей, наверно, очень скоро стало бы скучно. Другой тип людей говорит: все, что у нас делается, — правильно, необходимо и дальновидно. Едва ли и такой человек приблизится к Марет, потому что женщина, считающая себя умной, не терпит ограниченных мужчин. Есть и третий тип — он высматривает, кому бы высказать свое мнение: чем больше ошибок, чем хуже — тем лучше! Такая подлая тварь своим хитрым товаром может затащить Марет в сети. Может затащить, если сумеет скрыть марку своей фирмы. Да и то лишь на время. Как только обнажится суть — конец игре. Итак, остается тип, который она сегодня бросила. Вамбо Пальтсер уже давно убежден, что против всяких недостатков надо бороться, что эффективно выступать против них можно только с позиций марксизма. Таким образом, это будет тип Вамбо Пальтсера, только в новом воплощении, в несколько ином стиле, возможно, выше ростом, более гибкий в танце, более находчивый в репликах. О, университет, питомник любви, инкубатор юных браков! Почему уходящий должен беспокоиться о судьбе чужой девушки? Не лучше ли поскорее очистить свой путь от руин прошлого, которые мешают видеть новую цель.
«Что бы ни случилось — мы всегда будем вместе!»
Вот здесь, на этой скамейке, сказала она эти слова. Тогда Марет и Вамбо пришли сюда после студенческого вечера кончать свою первую размолвку. Розовощекий наглец с историко-филологического вызвал в душе университетской знаменитости столько ядовитой мелочности и сарказма, что по дороге домой они начали просачиваться сквозь сжатые зубы каплями желчи. Он считал, что Марет должна была отпустить румяному охальнику пощечину и бросить его среди танца. Ну разумеется! Лучше порядочный скандал, чем гнусное унижение. Первый порыв ревности почти так же сладок, как первое объятие. И неудивительно, что к рассвету они уже шептали распухшими от поцелуев губами:
— Мой Вамбо!
— Моя Марет!
— Что бы ни случилось, мы всегда будем вместе!
Скамейка не успела окончательно высохнуть. Резкие порывы ветра, шумя в вершинах деревьев, все еще стряхивали с веток холодные слезы, и остановиться здесь человек мог только по рассеянности или по какой-то другой, менее понятной причине.
Пальтсер медленно двинулся дальше, но у женской больницы снова остановился. Вернуться в кафе или поплестись в общежитие?
Вечерняя суета еще не утихла. Почти каждый прохожий, торопившийся домой, что-нибудь нес: наполненную сетку, туго набитый портфель, сумку, пакет, завернутый в газетную бумагу, связку деревянных реек... Точно муравьи со своими ношами. Из различных скоростей рождается хаос ритмов. И все-таки в этом хаосе есть своя цель, или, говоря точнее, сумма целей, которую с удивительной ясностью замечает тот, кого оттолкнули от цели в сторону.
Вдруг человек, стоящий на дорожке, встрепенулся. Он стал быстро спускаться с холма. Ему вспомнилась обязанность, которая сейчас могла вызвать лишь грустную усмешку: такой пустячной она была по сравнению с бедой, казавшейся огромной, как наводнение. Но душа человека не всегда подчиняется обычным нормам. Бесцельно бредущий может быстро превратиться в слишком уж торопящегося: мысли о разбитой жизни могут совершенно неожиданно смениться мыслями о жареной картошке, причем такая смена не вызывает усмешки только потому, что нажарить картошки для товарищей по комнате — его последний долг в этом городе.