Быт заводских общежитий внешне напоминал жизнь в интернате университета, но по сути настолько отличался от нее, что лишь большая выдержка помогала Вамбо не обращать внимания на отдельные явления или привыкнуть к ним.
Одним из таких явлений было злобное критиканство. Критиковали мастеров, наряды, торговлю, жилищные условия и, наконец, всю внутреннюю и внешнюю политику. Зачинщиком был Лео Мартма, поджарый мужчина лет сорока. Во время войны он слишком близко познакомился с русской авиабомбой и в результате контузии страдал расстройством нервов. Пальтсер допустил ошибку, начав однажды спорить с Лео, в надежде хоть немного расширить его невероятно ограниченный кругозор. Эта попытка побороть крайний субъективизм Лео открытыми объективными суждениями кончилась печально. Мартма чуть не кинулся на Пальтсера с кулаками. В азарте спора кровь бросается в голову и, обнаружив там полнейшую пустоту, отливает к сердцу, чтобы по крайней мере мышцы могли с полной нагрузкой участвовать в процессе убеждения противника. Но не в этом заключалась плачевная сторона дела. Мартма нашел себе врага. Даже когда Пальтсер был углублен в какуюз нибудь формулу или статью, критикан знал, что его высказывания слушает человек, который из-за своего прошлого и настоящего должен бы с ним соглашаться, но все же не соглашается. Мартма исполнял здесь ту же роль, что в университете Уудсема. Даже фамилии у обоих кончались на «ма». Но какая разница! Уудсема был умен, с ним можно было спорить. А Мартма просто эгоцентрист с ограниченным мышлением, желчный и озлобленный против советской власти.
Еще более тяжким явлением были два молодых лоботряса, Луми с бычьей шеей и его безликий спутник Пуур — оба лодыри, подавшиеся из колхоза в город. Тяжело было терпеть их яростную злобу в запойные дни. Но этим дело не ограничивалось. Как они говорили о женщинах! Пальтсер не собирался воспитывать эти быстро разлагающиеся в городской грязи души и все же своими непонятными для них интересами и трезвым образом жизни привлекал их внимание. В присутствии Пальтсера парни нарочно старались говорить особенно хлестко, так что старик Тралль с соседней койки тяжело вздыхал и заводил речь о погибающей молодежи.
Если бы не Тралль, житье в этой комнате стало бы невыносимым. Михкель Тралль, хотя и был на четверть века старше, крепко привязался к молодому другу, и это было хорошо. Натерпевшаяся душа тянулась к общению с человеком. Тралль многим интересовался. Неважно, что их научные беседы не могли вестись обеими сторонами на одном уровне. Любознательность, жажда знаний порой важнее, чем масса ранее накопленных сведений. Разговоры с Траллем успокаивали нервы и помогали Пальтсеру сохранять равновесие, грозившее иногда нарушиться.
Тралль знал, что молодой друг вернулся с концерта. Оторвав от подушки свою шишковатую плешивую голову, он спросил с неуклюжестью далекого от музыки человека, как играли и понравилось ли.
— Интересный был концерт, — сказал Пальтсер, вешая пиджак на спинку стула, и на мгновение задумался. В Таллине это был его первый поход на концерт. Вечером, гуляя по городу, он вдруг поймал себя на мыслях о Марет. С ней он часто ходил на концерты в актовый зал университета. Поэтому и возникло вдруг неодолимое желание снова очутиться в концертном зале. Да, конечно, было интересно. После такого концерта нечего и рассчитывать, что скоро заснешь.
Пока не согреются ноги, можно поговорить и о чем-нибудь другом. Хотя бы о кибернетике: по некоторым сведениям, ее уже довольно успешно используют на Западе, и рано или поздно она, несомненно, найдет применение и у нас. На сей раз Тралль предусмотрительно поставил точку в их тихой беседе:
— Разум человеческий действительно творит чудеса. А теперь давай спать, пока наши пьянчужки не явились.
— Думаешь, опять пьют?
— Они тут считали свои рубли и строили планы.
— Тогда конечно — спокойной ночи!
Нельзя разрешать мыслям формироваться, один обрывок мысли надо сразу же вытеснять другим и заставлять работать деловитых муравьев. Проворные коричневые муравьи на куче хвои: один тащит раздвоенную хвоинку, другой — белое муравьиное яйцо, третий — целый прутик или остатки стрекозы...