В большой комнате кто-то уже успел свернуть ковер, уверенная рука Кенка нашла по радио какую-то французскую станцию, которая сейчас же пообещала передавать прекрасные танцы для влюбленных.
Ирена почувствовала на своей талии грубую, как бревно, руку, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить некоторое расстояние между собой и пузатым Кыдаром.
— Теа Раус мастерица на всякие выдумки! Мировую гулянку устроила! — пыхтел вошедший в раж Фальстаф.
Пожалуй, Ирена единственная из всех гостей с удовольствием очутилась бы уже дома и вытянулась под одеялом. Она даже, переглянувшись с Эйно, начала было собираться, но тут рядом очутился Алликмяэ со своими странными речами, а затем Теа распахнула новые ворота праздника, через которые надо было пройти, хотя бы из вежливости.
Перед тем как сесть за стол, Ирена и Алликмяэ случайно еще раз остались с глазу на глаз в углу большой комнаты.
— Прекрасная Ирена, я говорил с вами как слегка подвыпивший человек. Вы меня не поняли, верно?
— Нет, почему же... — опять уклонилась от ответа Ирена.
— Все это очень серьезно, все это страшно необходимо. Ох, черт... В человеческой душе не должно быть места состраданию.
— Как так?
— Да, не будь его, все оказалось бы просто, как арифметика. Знаете, об этом разговоре, о том, что я вам о Валли... никому не говорите, ладно?
— Мне тоже кажется, что...
— Даже Эйно не говорите. Если он что-нибудь заметил, скажите — Алликмяэ был пьян, объяснялся в любви. И при этом вы не соврете. — Он попытался вызвать на своем лице нежную улыбку.
Его признание и улыбка показались Ирене настолько пошлыми, что она, не сказав ни слова, повернулась к нему спиной и пошла в другую комнату, где Теа отважно пыталась устроить «пестрый ряд». Ирена, единственная трезвая женщина во всей компании, почувствовала глубокую усталость; в подсознание закралось какое-то дурное предчувствие. Ей не нравились восклицания Аугуста Лээса, обращенные к ее мужу, и взгляды из-под морщинистого лба, которые он бросал на Эйно. Что произошло между ними, можно было выяснить только дома. Да еще этот Алликмяэ. Как можно так напиваться — уже и сам не знает, что говорит.
Только в половине второго явилась возможность уйти домой. Как назло, Алликмяэ с женой тоже собрались уйти вместе с Урметами. По дороге к бульвару Свободы, где они надеялись поймать такси, Вяйно выкинул совсем неприятную штуку. Заметив у забора двух застывших в воинственных позах котов, он выхватил из кармана револьвер и два раза выстрелил в воздух, испугав Ирену не меньше, чем котов. Валли очень рассердилась.
— Словно мальчишка. Что ты стреляешь на улице!
А Вяйно невероятно позабавило, что стрельба примирила двух смертельных врагов.
— Видали, как они помчались? Оба в одну сторону. Нет, они уже... они поняли, что есть кое-что пострашней, чем драка.
— Начни еще тут философствовать, — сердито заметила Валли и взяла Ирену под руку. — Перепугал Ирис до полусмерти.
— Я, конечно, должен был предупредить, но тогда ты не разрешила бы мне стрелять. Я хотел, чтобы у котов появился внешний враг. Эйно, как ты думаешь, дядя Сэм помирился бы с нами, если бы на Землю напали марсиане?
— Ты еще спрашиваешь. Однажды для этого оказалось достаточно оси Берлин — Рим — Токио.
— Верно. У тебя всегда готов ответ.
Машину с зеленым огоньком пришлось ждать недолго. Ехали в полном молчании. И вдруг Алликмяэ сказал неожиданно ясным и громким голосом:
— И дернуло же меня бабахать! Теперь придется чистить машинку.
— Ничего ты сегодня чистить не будешь, сразу ляжешь спать.
— Сегодня? Сегодня уже воскресенье. Ты права, Валли, сегодня я ничего не буду чистить. Время еще есть, еще есть время.
— Не засыпай, не засыпай в машине, скоро будем дома.
— Валличка, ты не поняла. Это я от нежности.
— Ах, от «нежности»! Тогда другое дело. Ну вот, так этой глупой головушке удобно.
— Так — да, так можно мчаться в бесконечность.
— Ну вот и наша бесконечность, улица Кингисеппа.