Пальтеер вздохнул и взял с тумбочки письмо матери, чтобы еще раз перечесть его и написать ответ. Известия, приходившие в последнее время из родного дома, нисколько не поднимали настроение. Вот и это:
«Дорогой сын!
Твое письмо получила на прошлой неделе. Сегодня у меня свободный день и есть время написать ответ. Если ты пишешь, что у тебя все хорошо, то я должна этому верить. Главное — был бы сам доволен и здоров. Семейство Рейматсов посетил Косец. Старой хозяйки уже нету на свете. Похороны в воскресенье, хорошо, если б ты смог приехать. Теперь в деревне осталось так мало молодых мужчин, что даже наши гробы нести некому.
Я пошла на работу в коровник. Просто страшно смотреть, как скотина голодает, а председатель целыми днями сидит в задней комнате лавки. Если бы Хельме Сассь не был бригадиром, не стоило бы и ехать за трудоднями с тележкой. Немножко ячменя и ржи все-таки получила. Отруби кончаются. Не знаю, когда найду время съездить на мельницу.
Вообще-то одинокой женщине в колхозе лучше. Когда я вспоминаю последние годы нашего хутора, как ты приезжал из Тарту в спешке убирать хлеб и как мы выбивались из сил на покосе, даже сейчас страшно делается.
Денег мне не присылай. Жизнь в городе дорогая, да и много ли ты зарабатываешь. В прошлом месяце Сайма прислала тоже. Много ли мне надо. Даже те деньги, что выручила за бекон, до сих пор лежат нетронутые. Главное, чтобы у вас в городе все шло как полагается и чтобы вы были сыты. Я в эти столовки никак не верю, будь то на заводе или где угодно. Я как-то писала Сайме, чтоб она и для тебя хоть раз в день готовила, но Пауль не согласен, да и ты сам вряд ли захотел бы.
В общем, все идет по-старому, на здоровье не жалуюсь. Жду лета и радуюсь, когда со стрехи капает. Летом опять хоть ненадолго приедете. От Мурсе хотя бы та польза, что здесь можете несколько недель подышать деревенским воздухом и поправиться.
Пиши поскорее, до свидания. Мама».
Пальтсер сел на край кровати, достал бумагу и ручку и, завернувшись в одеяло, начал быстро нанизывать строки о своих успехах и прелестях беззаботной жизни. На похороны старой хозяйки Рейматс он все равно не успел бы, письмо пришло только в воскресенье утром, к тому же он давно стал совсем чужим и для Рейматсов и для других отдаленных хуторов, — настоящий блудный сын. Отруби, конечно, вопрос важный. Неужели нельзя организовать поездку на мельницу таким образом, чтобы кто-нибудь один отвез зерно нескольких хозяев? Например, Кийтаре Аугуст? Или, может быть, он ушел на шахту, как грозился летом?
Надо бы писать более крупными буквами — матери читать легче и письмо выглядело бы длиннее. Странное дело. Письма матери становятся все длиннее и длиннее, а письма сына все короче. Как будто одни набирают силы за счет других. Или в письмах заключены только ожидания и надежды, которые у матери наливаются соками земли и капелью, а у сына усыхают здесь, в городском шуме?
Когда Пальтсер и Тралль пришли утром на завод, они увидели перед двухэтажным зданием цеха экспериментальных инструментов директора и главного инженера, оживленно беседовавших между собой. Наверное, что-то случилось: так рано утром их никогда еще не видели на территории завода. Идущие мимо рабочие невольно обращали взгляд к крыше цеха, туда, куда посматривали директор и главный инженер. Никаких признаков аварии не было, и опытные рабочие могли прийти только к одному выводу: предстоит перестройка или, вернее, надстройка цеха, которая, очевидно, требуется крайне срочно. Так и сказал, сворачивая к механическому цеху, Тралль.
Переодеваясь в спецовку, Пальтсер боролся с собой. При таких обстоятельствах беспокоить главного инженера не особенно разумно. Но если на заводе начинается реконструкция и руководство устремляет внимание на этот перегруженный цех, то сейчас самое время напомнить, подтолкнуть или, по крайней мере, выяснить, насколько будут реализованы старые планы и учтены ли в новых планах пожелания, высказанные в прошлом.