Набитая поленьями колонка в ванной была холодной. Черт с ней. Можно помыться и так, слегка, под краном. А негодование лучше всего гасит аппетит.
— Я знаю, ты хочешь есть, но на меня напала рвота, только сейчас прошла, — сказала Ирена таким спокойным голосом, словно ничего не случилось.
Высокий мужчина в халате до полу чистил ногти и прислушивался. Ухо любящего чутко. Оно улавливает под внешним спокойствием ледяную струю, и ее глубина вызывает ужас.
— Это дело... можно рассмотреть заново, хотя я должен предупредить...
— Лучше не предупреждай. Я больше никогда тебя не попрошу ни о чем таком.
— Хорошо. Это действительно было бы хорошо, не будь в твоем тоне столько злобы по отношению ко мне.
— Ох, нет! Откуда ты взял? Будем жить в мире. У нас теперь отличная квартира, целый дом в нашем распоряжении, скоро у нас появится великолепный сад, в котором мы будем показывать гостям редкие сорта цветов. Чего же еще может желать душа женщины. Какое ей дело до бывшей соседки по парте? Разве в конце концов не все равно, с кем поддерживать отношения? Супруга полковника такой приятный человек, и у нее всюду знакомства...
— Не паясничай. Я тебя понимаю. Тебе сейчас действительно очень тяжело. Но разве я виноват, что у нас есть враги, что враг чертовски ловок и умеет подчинить своему влиянию даже прекрасных людей?
— И мы, конечно, отказываемся от этих прекрасных людей, отталкиваем этих прекрасных людей в сторону без малейшего сожаления, без всякой борьбы.
— Кто сказал, что мне не жаль Айту? Несчастная девушка. И все-таки я не хочу из-за нее превращаться в нечто бесхребетное. Пусть она поймет, почему наши учебные программы составлены так, а не иначе, пусть признает свою ошибку, и мы примем ее на работу, попробуем, рискнем. Но так, как поступила она... Ведь это ультиматум одного человека целой армии. Это же смешно.
Ирена не в силах была спорить. Аргументам мужа она могла противопоставить только горячее желание снова видеть Айту в школе. В этом столкновении чувства и рассудка ей казалось, будто она уходит под воду, ей не хватало воздуха, грудь теснило. Удушье заставляет барахтаться, искать какого-то другого выхода.
— Знаешь, Эйно, мне никогда не приходил в голову этот вопрос. А сегодня вдруг пришел. Скажи, что тебя в свое время привело в комсомол?
— Ты хочешь знать, что меня побудило вступить в комсомол?
— Да. Твой отец жил в поселке отшельником, это был высокооплачиваемый, всеми уважаемый человек, чуждый политике, как я теперь понимаю. Твоя мать — натура живая, но она во всем считается с мужем, это известно. Пришлось ли тебе выдержать дома острую борьбу?
— Ни малейшей. Отец сказал, что взрослый человек должен уметь сам формировать свои убеждения, и, честно говоря, я был очень этим польщен. Мама, правда, немного побаивалась, но... Да, что же меня побудило?
На мгновение Эйно задумался. Как давно все это было! Годы — как резиновые мешки: чем тяжелее события, которыми они наполнены, тем длиннее кажутся, если смотреть издали.
Секретарь уездного комитета комсомола, мужественный человек, шахтер из сланцевого бассейна. Когда думаешь о нем, в памяти сразу возникает картина его гибели. Как смог он в грохоте взрывов подняться на колени и закричать, когда все его внутренности вывалились в торфяную грязь? Конечно, он не поднимался и не кричал, а повалился с судорогой боли на лице. Уно Сарап больше ничего не сказал. Но если бы он раньше не произнес те слова...
— Тогда многие проблемы казались проще, чем теперь, — принялся рассуждать вслух Эйно. — Убеждения складывались стремительно, сгоряча, и никто из нас не знал, что год спустя они пройдут закалку в огне таких испытаний. Ты, наверное, не помнишь секретаря укома комсомола Уно Сарапа. По существу он меня и убедил на первых порах. Конечно, он, одна лишь атмосфера так скоро не подействовала бы. Атмосфера возбуждала любопытство. Я часто мотался на велосипеде в город, чтобы своими ушами услышать, что говорят. Помню речь одного бывшего политзаключенного на митинге в саду театра. Тогда я понял, что нас кормили утонченной ложью, и почувствовал себя глубоко оскорбленным. Не мог ни за что взяться. Уно Сарап привлек меня к работе, поручил организовать спортивные соревнования. Это мне понравилось. Но больше всего понравились слова, которые он однажды сказал мне в уездном комитете: «Вступай в комсомол. Нам нужны образованные ребята, а в школе ты сразу крепко закалишься в политическом смысле». Да, примерно так он сказал. Сам он окончил только шесть классов и ценил образование. Я, не скрываю, был польщен и, главное, почувствовал, что я где-то очень нужен. В то лето я прочел больше политической литературы, чем теперь читаю за год. Как видишь, мой путь в комсомол был довольно прост.