— Если не хочешь, я не навязываюсь.
Он что — телепат?..
Солнце осторожно заглянуло в окно. Вот, опять отвернулся.
— Алик, а ты… — Я хотел спросить, чего он очки солнцезащитные не снимает и в тень отходит.
— Альберт, — как кинжалом отсёк он.
Это что ж такое?! И он меня, что ли, будет Александром величать? Только мать, когда втык даёт, называет так. Терпеть не могу!
— Ой, извините, ваше сиятельство! Вы не граф случайно? — поддел я зарвавшегося новичка, а тот вдруг скис, будто мороженое у него упало. — Ладно… шутка… Держи краба, Альберт!
И мы пожали руки. Я крепко. А он, не пойму толком… одним словом, его ладонь была девчачья, мягкая, без мозолей. Наверное, на турнике болтается сосиской. Альберт усмехнулся и сжал мои пальцы со всей силы.
— Дурак! Ты чё? Офигел совсем?! — Я даже труханул чуток. Он, сто пудов, мысли читает!
— Саня, пошли. Сейчас перемена будет. — И очки снимает, и панаму.
Солнце окатило Альберта. Я оторопел.
Красные глаза обычно бывают у вампиров, зомби и на фотографиях от вспышки, а эти, вдобавок ко всему, не то что бегали, а словно кто-то изнутри дёргал за ниточки, причём один глаз не поспевал за вторым. Вроде бы и на тебя смотрят, и в сторону, и не видят ничего; веки белёсые не моргают, и ресниц с бровями нет, точнее — они бесцветные. Да, странные глаза, в тени казались серыми или голубыми. А волосы, как белый снег, по-модному пострижены и чистые.
— Ты что, никогда альбиносов не видел?
Не могу сказать, что мы стали «не разлей вода» — просто сидели вместе за партой. Места ведь забиты давно, поделены.
Одноклассники на меня уже не обращали внимания: как бы я и есть, а вроде и пусто на «камчатке». Когда я попадал в новую школу, всегда старался быть незаметным — так удобно и, в конце концов, к тебе привыкают. Но нестандартная внешность Альберта притягивала любопытные взгляды и те, будто осколками, меня цепляли. А ещё ослепляющая белизна волос и бледность кожи притягивали неприятности.
Началось всё в классе биологии, когда Фашист вытащил из клетки мышку. Белую. За голый розовый хвост. Лопоухий безобидный зверёк с выпученными красными глазами судорожно махал лапками.
— Альберт. Меня зовут Альберт, — Фашист совал мышку под нос всем подряд.
Редко кто отворачивался, в основном, подобострастно хихикали. Альберт рванул к двери, но столкнулся с входящей в класс Тамарой Петровной. Он даже не столкнулся — врезался, отскочил резиново и сжался, став ещё ниже, под всеобщее улюлюканье.
— Крысы не убегут с корабля! — Фашист засунул мышку назад в клетку.
— Всем сидеть! — гаркнула завуч и развернула Альберта. — На место!.. Значит, так… Вместо биологии — алгебра!.. Открыли тетради!
Подчинение было беспрекословным. Мы еле успевали записывать примеры под стук мела, впечатывающего в матово-чёрную поверхность иксы, игреки и другие неизвестные. Класс заискивающе попискивал елозящими локтями и торопливыми шариковыми ручками.
Я тоже изображал усердие, будучи не в ладах с точными науками; Альберт, щурясь, заглядывал ко мне в тетрадь — не видит далеко.
Тамара Петровна прохаживалась вдоль доски.
— Ну, кто смелый?
Показательную тишину прерывал деревянный метроном — увесистая указка хлопала по не менее внушительной ладони математички.
— Неужели никто не сможет одолеть несчастное уравнение?.. Ладно. Тогда к доске пойдёт…
Стук сердца доносился из желудка, сжавшегося в комок, жажда раздирала горло. Я и дышать перестал. А Альберт подпёр ладонью подбородок, в окно смотрит. Нашёл время для мечтаний!
— …пойдёт к доске…
Метроном остановился, но в голове по-прежнему продолжался отсчёт последних мгновений смертника на эшафоте. Ну, разве так можно?! Запас набранного в грудь воздуха практически иссяк.
— Немчинов! — вынесла приговор Тамара Петровна.
Я выдохнул, словно вынырнул из бездны.
Фашист коротко сглотнул и нарочито небрежно, вразвалочку, подошёл к доске. Он взял мелок, задрал голову, рассматривая мудрёное сочетание математических символов с буквами латинского алфавита, потёр нос и потянулся к знаку равенства. Рука на полпути застыла, опустилась, опять потянулась…