Пирогов, производя много ненужных движений и создавая много шума, вошел в гостиную, на несколько шагов опередив Ирину. Он не был похож на самого себя. Лицо его источало волю и решительность, вечно опущенные плечи теперь были развернуты, а маленький рост неожиданно стал убедительным доказательством необыкновенной мобильности и спортивности.
Кресло, вполне уютно стоявшее в углу, Пирогов зачем-то вытащил на середину комнаты.
– Прошу! – сказал он Ирине. – Что будешь пить? Чай, кофе?
Он очень старался. Ирина, поблагодарив его кивком головы, села в кресло и поставила на колени саквояж. Вешний подкинул в камин дров. Глядя, как пламя начинает обволакивать чешуйчатую сосновую кору, он думал о том, что ловкость и хитрость, данные ему природой, помогут в любой ситуации выйти сухим из воды. Никто ведь не заметил, как он сжег в камине полиэтиленовый пакет. Пшик – и нет его!
– Однако уже одиннадцатый час, – сказал он. – Остался один час и сорок минут.
– Чепуха! – безапелляционно ответил Пирогов. – Достаточно одного Земцова.
– Кому достаточно? – уточнил Вешний.
Пирогов отпрянул от каминной решетки.
– Что за вопросы? Что за намеки? Если ты хочешь сказать что-нибудь умное, то говори прямо!
– Прямее некуда, – ответил Вешний. – Только ты не волнуйся так сильно, не надо, а то бородку подпалишь.
– Как я от вас устала! – призналась Ирина. – Помолчите немного! Вспомните, что мы все под прицелом, что жизнь каждого из нас висит на волоске!
Люда, раздеваясь в прихожей, прислушивалась к голосам. Она подошла к зеркалу и причесалась. «Поцелуй покойника, – подумала она про пятно на шее. – Как странно. Он уже окоченел на морозе, а его засос все еще пылает на моей шее. Может, мне еще неделю носить его… О чем они спорят? Пожалуй, Пирогов прав. Но он сам еще не знает, насколько он прав…»
Ирина, вытянув ноги, расслабилась и закрыла глаза. Ее руки лежали на крышке саквояжа. Она чувствовала ребристый рельеф замков… «Надо звонить. Леша сделает все быстро и через два-три часа отправит на мой ноут-бук факс… И все-таки, как скучно, господа, скучно. Я думала, что Курга – личность. А он оказался заурядной серой мышью. И ничего у него нет за душой. Дурак дураком. Создал «Союз обманутых вкладчиков» – три тысячи человек верили в него, как в бога, готовы были по его приказу идти и крушить все на своем пути. Да на этой толпе можно было бы сколотить целое состояние… Ну что с него взять? Сядет в тюрьму по двум статьям. Захват заложника с применением оружия и в отношении нескольких человек – пятнадцать. Убийство, сопряженное с захватом заложника, – минимум двадцать пять. По совокупности дадут «вышку». По мораторию заменят пожизненным заключением. И будет Курга до конца своих дней молиться в сырой камере перед самодельными иконами, пока не закопают его без гроба, могильного холма и креста на тюремном погосте…»
От водки и тепла Белкина развезло. Час назад он был готов дать деру, даже если для этого ему бы пришлось рыть подкоп под частоколом. А сейчас вдруг нахлынуло отупляющее равнодушие. До утра еще полно времени, и не стоит принимать скоропалительных решений. Выпивка еще есть, закуски тоже навалом. Земцов уже никогда и никому не настучит, что Белкин нарушил подписку о невыезде. Значит, можно не торопиться. А вдруг удастся извлечь выгоду даже из такой дрянной ситуации? Недавно по телевизору показывали, как освобождали заложников. Их из самолета под руки выводили. Тут и врачи, и Красный Крест, и всякие правозащитные организации – все заботятся, кормят, поят, материально помогают. А про паспорт никто не спрашивает. Какой к черту паспорт, если человек едва живой, из лап смерти вырвался?
Белкин обошел стол, наполняя рюмки. Затем придвинул к себе блюдо с хлебной нарезкой и стал делать бутерброды с кусочками селедочного филе и колечками лука. Он любил процедуру организации выпивки: наполнять посуду, готовить закусон, произносить тосты. Рюмку Земцова он поставил на чистую тарелку и накрыл сверху тонким ломтем черного хлеба.
– Ну что, братцы? Помянем Серегу?
Никто не шелохнулся. Только Пирогов, купая в чашке с кипятком пакетик с заваркой, дурным взглядом смотрел на рюмку, прикрытую хлебом.