В детском саду шла оживленная работа: каждый что-нибудь клеил, вырезывал, рисовал. Старшие дети учили наизусть стихи, средние писали поздравления, младшие вышивали крестиками кольца для салфеток, книжные закладки и подушки. Всюду на полу лежали куски мятой разноцветной бумаги, обрывки шерсти, обрезки картона. Чаще, чем когда-либо, разливались пузырьки клея, образуя на столах лужи, а на руках корочки. Скрипели по глянцевитой бумаге перья, высовывались от усердия языки, сажались и соскребывались кляксы. Их было особенно много, – не только на поздравительных листах, губах и пальцах, но и на лбу у самых волос, за которые схватывались в порыве бессилья маленькие поздравители.
Кроме великолепного розового абажура из мятой бумаги и собственноручно эмалированной тарелочки (первая – работа Жени, вторая – моя), мы приготовили маме еще один подарок: выученное понаслышке стихотворение. Учила его вся старшая группа.
– Как ты думаешь, Кира, – спросил у меня однажды Женя, после того как я выслушал сказанное им наизусть стихотворение, – о чем там говорится?
– Конечно, про детский сад. Ты помнишь, там в одном месте как будто есть garçon?
– А мне почему-то казалось, что про зверей, – разочарованно протянул Женя.
– Ты думаешь, про зверей? А как по-французски зверь?
– Animal.
– Там ведь нет animal.
– Почем ты знаешь? Мы так скоро говорим…
Но стихотворение было выучено, – мама, во всяком случае, разберет, в чем там дело.
Вечером, в сочельник, после получения подарков и прихода Weihnachtsmann’а, за чаем, я шепнул Жене на ухо:
– Пора начинать, а то нас уложат спать.
– Только вместе, – так же шепотом ответил Женя.
– Что вы там шепчетесь? – спросила мама.
– Это наш главный сюрприз! – сияя, ответил Женя.
Все насторожились.
– Как! Еще один? – радостно удивилась мама.
Мы встали, переглянулись, затем, торопясь и перебивая друг друга, сказали наше стихотворение.
В ответ – странное молчание.
Папа удивленно смотрит на маму; сестры почему-то кусают губы; старший брат, плохо знающий французский, презрительно улыбается (должно быть, от зависти); у мамы недоумевающее лицо.
– На каком это языке? – спрашивает она.
Мы краснеем.
– Конечно, на французском! – храбрюсь я.
– Я не поняла ни одного слова.
Все смеются. Я смотрю на Женю: он весь красный и вот-вот расплачется.
– Пусть скажет один из вас и помедленней, – предлагает папа.
– Вам-то хорошо слушать, а каково нам говорить, ничего не понимая, – с горечью думаю я.
– Ну, что же?
У Жени от обиды трясется губа.
– Сказать или не сказать? Скажу.
Общий хохот. У меня на глазах слезы. Женя плачет.
– Ничего вы не понимаете по-французски, – всхлипываю я. – У нас все старшие дети это учили.
– Теперь я поняла. Это очень веселое стихотворение, – говорит мама.
– Нет, ты нарочно! Я даже до конца не сказал…
Это кровное оскорбление смылось только папиным обещанием повести нас на днях в зоологический сад.
Рождество. За окнами синее небо, в белой детской розовые мечты.
– Женя, хороший был день вчера?
– Хороший. А сегодня еще лучше.
– Как ты думаешь, будет на елке серебряный дождь?
– Конечно, будет. Золотой, серебряный – всякий!
– А Маргарита будет?
– Непременно. Помнишь, она еще говорила m-llе Jeannе, что придет в розовом платье? Она еще так обиделась, когда m-llе сказала, что она и так розовая.
– Жалко. Ну, все равно! Я уверен, что будет чудно! Только нам нужно вставать. Ты не помнишь, где конфеты для m-llеs?
– У мамы в комнате, на столе. Ну, раз, два, три…
Ровно в девять часов мы стояли перед дверью детского сада с коробками и цветами в руках. Нам долго не открывали.
– У меня цветы лучше, – хвастал Женя, – у меня розы.
– Мне мои больше нравятся. У меня и так на коробке розы!
– Это не розы, а шиповник.
– Все равно.
Этот вопрос так и остался невыясненным, потому что распахнулась дверь.
– Здравствуйте. Поздравляю вас с праздником! – встретила нас расфранченная горничная. – Барышни еще спят.
– Вот сони! – воскликнул Женя.
Я укоризненно дернул его за рукав. Горничная засмеялась.
– Вы больно рано пришли.
Qui est la? Qui est la?[11] – послышался откуда-то издалека голос m-llе Marie. – Матриона! Матриона!
Горничная убежала. Мы разделись и встали в дверях, крепко прижимая к себе подарки.