Глава 2. Дурацкое призвание
Слава Грох пришел домой раньше обычного и никого не застал. Ясное дело – Стася гуляет с принцессой. Правильно, погода отличная. Потирая руки и пританцовывая, он направился к холодильнику, достал сковороду и, одобрительно хмыкнув, поставил ее на огонь.
Все-таки замечательно, что они сняли квартиру. Пусть однокомнатную, с потертыми обоями и обшарпанной мебелью, пусть сюда каждый месяц наведывается препротивнейшая старуха и слюнявит мелкие купюры, глядя на него как на разбойника с большой дороги, зато никаких проблем…
После свадьбы он сразу же поставил условие ее отцу – они живут совершенно самостоятельно, никакой помощи. И как ни корила его Раиса, ставшая ему теперь не только сестрой, но еще и тещей (!), он оставался непреклонен до тех пор, пока Стася не переступила порог его комнаты в коммунальной квартире. Точнее, пока она не переступила порог в обратном направлении – из комнаты в коридор. По лицам соседок он безошибочно составил прогноз: взаимопонимание или хотя бы взаимоигнорирование исключены. И сделал вывод: пора сматываться. Соседки были не совместимы со Стасей, как несовместимы сочная красная рыба и дешевая корюшка в одной кастрюле. Пришлось брать на заводе ссуду, бегать по агентствам, и вот в конце концов – отдельная площадь. Здесь они были гораздо более счастливы, чем могли бы позволить себе любые другие молодожены. Так, по крайней мере, считал Слава.
После смерти Норы, жены Дмитрия, Раиса и Дмитрий не выдержали положенного года и тут же расписались. Раиса давно уже освоилась в апартаментах Дмитрия и все время настаивала, чтобы Стася со Славой переехали к ним «жить большой дружной семьей». Но Слава упорно добивался самостоятельности, памятуя о плотной, почти материнской опеке сестры, когда она еще не была его тещей.
– Женщине нужен комфорт, подумай об этом, – говорила Раиса при каждой встрече.
Она произносила эту фразу как заклинание, встряхивая широкими прозрачными рукавами невесомого домашнего платья с золотым тиснением. Говорила так, словно родилась и выросла в коттедже с бассейном, а не пролежала добрые сорок с лишним лет в тьмутаракани на продавленном старом диване, как Илья Муромец. Впрочем, с Муромцем ее явно что-то роднило. Тот тоже лежал-лежал, а как встал, таких дел наворотил…
– Что ты можешь ей дать? – Раиса строго смотрела на Славу сквозь новые элегантные очки, оправа которых стоила по крайней мере три Славиных зарплаты.
– Честную старость, – язвил Слава.
– Ах, о чем ты говоришь, – красиво (и когда только научилась!) заламывала руки Раиса, глядя на него с явным сожалением. – Честность – такая относительная вещь…
Сестру он теперь в душе все-таки чаще называл тещей, потому что в последнее время она изменилась до неузнаваемости и стала до того чужой, будто он не провел с ней полжизни в маленькой двухкомнатной квартире и не знал как облупленную. Как, однако, быстро меняются женщины! Как скоро они готовы сложить к ногам безгранично любимого законного мужа все свои скопившиеся за сорок с лишним лет привычки, идеалы, убеждения и прочую мишуру затянувшегося девичества. Как скоро они перекраивают себя по мужней мерке, изменяют своим желаниям и мечтам в угоду его капризам и фантазиям. Правда, все это происходит только в том случае, когда их окружают комфортом, любовью и неким количеством денег, дающим возможность не думать о таких мелочах, как сколько стоит сегодняшний легкий ужин, доставленный из «Метрополя». Селекция тепличных растений и та требует большего времени!
– Ты только подумай, чего ты лишаешь свою жену! – говорила ему Раиса, лежа на кушетке под быстро мелькающими руками молоденькой массажистки. – Подумай, что ты у нее отнял!
Разумеется! Разве может женщина прожить без массажистки, без домработницы, без встроенной бытовой техники с сенсорным управлением, без маленького спортивного автомобиля и без кредитной карточки с неограниченными возможностями? Так, кажется, пошутил тогда Слава, пытаясь напомнить сестре, что она еще меньше года назад прекрасно готовила окрошку своими руками, стирала, бегала по магазинам и делала все то, что делают миллионы женщин. Но сестра даже не поняла, что он пошутил. Конечно, воскликнула она радостно, не может прожить. Потому что это не жизнь – а прозябание! Раиса утратила единственное, что их роднило со Славой на протяжении пусть не легкой, но по-своему счастливой жизни в Воронеже периода совместной жизни, – способность шутить и понимать, когда шутят другие.
Дмитрий, правда, в отличие от сестрицы, вел себя сдержанно и ни разу не упрекнул Славу в том, что он лишает Стасю чего-то важного. Только спрашивал порой тихо, чтобы никто не услышал: «С деньгами – порядок? А то могу ссудить…» Но Слава еще ни разу не прибегал к его помощи. Дмитрий держался молодцом, хотя не всегда мог скрыть озабоченность, наблюдая, как они со Стасей втискиваются в битком набитый муниципальный автобус, отправляясь домой, после визита «к родителям». Дмитрий кусал губы и молчал, тогда как Раиса постоянно корила брата.