А по краям данной процессии вышагивал конвой. Пяток крепких матросов с винтовками на плечах...
Вот дошли, встали. "Мигающий" взгляд чуть метнулся, Роман увидел десятки сваленных вместе трупов. Много, очень много. Тут были все: и священники, и люди с погонами офицеров, и просто мужчины с женщинами, одетые в гражданку... Бросились в глаза, резанув какой-то особой болью, лица мертвых мальчишек. Совсем молодых, лет, наверное, всего по двенадцать. Рядом валялись, втоптанные в грязь, кресты...
"Взгляд" вернулся. Теперь церковнослужители стояли неровным рядом, напротив же, шагах в двадцати, строились палачи. Они не были едины - вскидывали ружья уже упомянутые матросы, целились люди в длинных, знакомых по прошлым видениям шинелях. Впереди, что-то зачитывая, стоял комиссар...
Роман видел лица тех, кто собирался стрелять. Далеко не все из них олицетворяли кровожадность или злость. Многим, очевидно, было просто плевать. Глаза нескольких, как показалось мужчине, вообще выражали презрение... презрение к тому, что они здесь творят...
Но, конечно, были другие. Те, кто хотел смерти, хотел крови - этих священников, и ещё, ещё, ещё... И первым - ну разумеется! - выделялся комиссар. Роман буквально чувствовал исходящую от него ауру зла. Зла и уничтожения, направленного на всё, имеющее хоть малейшее отношение к "старому миру", традиционному укладу, слову "русский" вообще...
Именно про таких как он - огалтевших, озверевших от ненависти и злобы, и были сказаны Столыпином ставшие впоследствии известными слова...
Революционер закончил читать, что-то приказал...
Роман знал, что бойцы Белых армий практически не брали в плен комиссаров. "Я горжусь тем, что в Крыме нет ни одного столба, на котором я не повесил бы большевика" - так, кажется, сказал в своё время генерал Слащёв? Знал пристав и то, что похожий приказ - "о комиссарах" - был издан в войсках вермахта летом 1941 года, когда началась Великая Отечественная Война... Роман, естественно, понимал. Но понимал теоретически так сказать... И только сейчас - увидев эту жестокое, злое лицо убийцы-профессионала - прочувствовал всё до конца. Океан гнева, пылающего внутри, вскипел.
Кровь за кровь!!!
...И в этот миг один из матросов, стоящих с краю, бросил ружье... Роман ошалел. Ошалели, судя по всему, и другие, включая идейного социалиста... А матрос - если приглядеться, то становилось видно, что он совсем еще молод, лет, от силы, двадцати - шагнул вперед и стал говорить. Судя по всему горячо, судя по всему - жарко. И только глядя на рубящего рукой воздух парня пристав действительно пожалел, что в его "виртуальную реальность" не доносилось ни единого звука...
Зато Роман мог видеть. Видеть лица тех, кто слышал ту внезапную речь. Были люди, кто, судя по всему, поддерживал парня... но поддерживал молча, не раскрывая рта. По тихому и внутри... Были те, в чьих глазах, наоборот, зарождалась злость - но уже по отношению к их бывшему товарищу. Но большинство... большинство оставалось нейтрально. Они смотрели, да. Смотрели с интересом, чего уж тут говорить. Но это был тот интерес, который появляется при трансляции нового фильма, не более. Зритель просто хочет узнать чем всё кончится, оставшись в стороне... Длинный ряд винтовок, направленных на священнослужителей, почти что не шелохнулся.
Лицо комиссара оставалось бесстрастно. Его можно было назвать каким хочешь ублюдком, но вот владеть собой он, похоже, прекрасно умел. Равно как знал, что делать в подобных случившейся ситуациях...
Пальцы революционера спокойно расстегнули висящую на боку кобуру. Миг - и в руке комиссара появился старый наган. С таким же бесстрастным, можно даже сказать холодным выражением лица, социалист поднял ствол и нажал на курок. Молча. За все это время с его губ ни слетело ни единого слова...
Кто-то дернулся, кто-то нет. Но через три секунды, следуя приказанию начавшего говорить комиссара, все "красные", как один, снова взяли прицел.
А ещё мгновение спустя священники упали...
Лишь огромным усилием воли Роман не закричал. Душу рвало так, будто там, на городском пустыре, расстреливали не безымянных, никогда доселе не видимых им людей, а его родственников, друзей, родных... Будто это происходило не много десятилетий назад, а непосредственно в этот миг, прямо сейчас!
И надо же было так выйти, что именно тогда в стекло, за которым сидел пристав, требовательно постучали!
- Паспорт, - с трудом сказал Роман, пытаясь взять себя в руки. Видения-то пропали, но то, что творилось внутри...
- Дык нету паспорта, друг, - склонившись к окошку, доверительно сообщил какой-то мужик, - забыл я, понимаешь. Может, пропустишь так? Мне в шестнадцатый кабинет, на секунду всего. К Любовь Ивановне, она в курсе. Что не вру сможешь сам посмотреть, отсюда ведь дверь шестнадцатого хорошо видна...
Роман молча ткнул пальцем в табличку, оповещавшую, что вход в здание Суда строго по паспортам. Честно говоря, приставы частенько пускали, конечно, и так - если видели, что человек адекватный - но сейчас подобного желания не возникало...
Мужчина покосился на табличку, как-то невнятно качнул головой, и снова склонился к Роману.
- Ну слушай, действительно забыл документ. Будь человеком, а? Отсюда же всё видно прекрасно. Вон шестнадцатый кабинет, вот он я... Я раз пятнадцать уже здесь бывал - куда я денусь-то, а?
- Нет, - кратко ответил Роман.
- Блин! Ну позвони в шестнадцатый тогда! Скажи про меня. Любовь Ивановна подтвердит! Если надо то даже встретит, полагаю...
- БЛ...ДЬ!!! - Роман сам не понял, как оказался на ногах, - ТЫ ЧТО, ТУПОРЫЛЫЙ, А?! ВАЛИ НАХЕР ОТСЮДА, МУДАК!!! Здесь, - парень ткнул кулаком в уже упоминавшуюся табличку, - написано, что вход только по паспортам!!! Здесь НЕ написано, что, если кто-то забыл свой долбанный паспорт, то пристав должен звонить туда, куда ему скажет мудак, забывший паспорт!!! Или я не прав?! А?!
Мужичок отшатнулся, примирительно поднимая руки ладонями вверх. Желание уговаривать о проходе он, кажется, теперь потерял...
С трудом заставив себя замолчать, Роман сел. Его трясло. Злоба, как и в прошлый раз, нахлынула внезапно. И виноват в этом, конечно, был не тот мужичок, он лишь послужил катализатором. Виновато в этом было... всё. Да-да, именно так: всё вместе. Наташа с дурацкими отказами, расстрелочные команды восемнадцатого года, тупая, в своем непонимании, Света... Да и вообще - ВСЁ. Всё было как-то неправильно, как-то не так... Роман чувствовал это всем существом - сознанием, и тем, что скрывалось за ним, ощущал каждой клеточкой послушного тела... Вокруг расстилалась какая-то глобальная, просто гигантская неправота.
Но вот в чем именно?