— Нет. Я, собственно, выхожу на сцену только тогда, когда уверен в успехе.
— И ты уверен в успехе?
— Да… Я чувствую, что ты так же думаешь и того же хочешь, что и я. Ты не замужем, и я ни с кем не связан. То, что произойдет этой ночью, касается лишь меня и тебя. Мы живем в двадцатом веке, мисс Мэри Вигэм, и ты эмансипированная женщина.
Мэри подошла поближе и села в другое кресло.
— Ну почему мужчины всегда говорят одну и ту же чушь, когда хотят соблазнить женщину? — Она чувствовала себя свободнее, пока могла вести дискуссию. Это отвлекало ее от требований собственного тела.
— Да, — без всякого смущения согласился он. — У большинства женщин таким образом можно добиться успеха… — Он протянул ей маленькую фигурку. — Ты ее знаешь?
Мэри покраснела.
— Откуда у тебя «Маленькая дева»?
— Купил. Если он тебя видел, мне ты тоже можешь доставить такую радость.
— Санчо Хуарес — художник! — вскипела она.
— А я кто? — Он встал, схватил воображаемую гитару, упал на колено и пропел первые строки из «Прекрасной женщины».
Ему даже микрофон не нужен, признала она, закрыв глаза. Невероятный голос!
В ней нарастала злость. Самоуверенный хвастливый паяц, распускающий перья, как павлин, чтобы песнями заманивать в постель бесчисленных Апалач! Разве она, Мэри, — из подпевающей группы, а он — «Сын Аризоны»?
Она недобро усмехнулась и посмотрела ему в глаза. Но в его лице не было ничего мягкого или просящего. Оно казалось решительным и холодным, и только глаза горели.
— Мэри, я хочу видеть эту спину — сейчас, когда ты стала взрослой женщиной! Если ты откажешь, я буду преследовать тебя по всей Аризоне… или по всем Штатам.
— Ты знаешь, к чему это приведет? — засомневалась она.
— С Хуаресом ведь это ни к чему не привело, или я ошибаюсь?
— Тогда мне было четырнадцать, я надевала гимнастическое трико, а Санчо не умел петь, — попыталась она свести все к шутке.
— Ты хочешь, чтобы я сорвал с тебя этот дурацкий халат?
— Нет! — крикнула она и вскочила с кресла. Она отошла на безопасное расстояние, за «джакуззи», и спустила халат с плеч. Мэри частенько позировала Джошуа и в принципе относилась к этому гораздо проще, чем предполагал ее ковбой.
Ред молчал, и она не решалась обернуться. А когда обернулась, было уже поздно.
Он стоял за ней, склонив голову к ее плечам. Целовал лопатки, маленькую впадинку у шеи, где бился пульс, затылок. Его рука, нет, только указательный палец, осторожно чертил линию вдоль позвоночника, невесомо и ласково, словно не решался до нее дотронуться, но одновременно и так, словно давным-давно знал ее тело.
— Боже, — пробормотал он и неожиданно прижал ее к себе. Она почувствовала, что его свитер кусается, а джинсы — неподходящая вещь, когда соблазняют обнаженную. Но с ее телом происходило нечто непостижимое. Она, постоянно рассуждающая, все планирующая, растворялась в сплошной чувственности. Каждая пора ее кожи словно раскрылась, снизу вверх поднималось тепло, и где-то глубоко, в самом сокровенном уголке, все кричало от тоски по нему.
Мэри повернулась в его руках.
— Наконец, — сказал он и разжал ее пальцы, все еще стягивающие полы халата. Халат упал.
Ред нежно провел ладонями снизу вверх, до сосков.
— Костюм тебе ни к чему, Мэри, — сказал он осевшим голосом. — Ты прекрасна, моя маленькая дева!.. Мшу я остаться?
Как легко было ей раньше говорить «нет». Почему же сейчас не получалось? То ли оттого, что он застиг ее врасплох, то ли весь этот день был таким безумным и необычным, но последнее «да» уже не имело никакого значения. Почему бы ей хоть раз в жизни не позволить себе приключение и не поддаться внезапному порыву?
Он поцеловал ее ухо.
— Я могу остаться? — повторил он вопрос.
— Да, — выдохнула она.
И тогда он одним рывком поднял ее и отнес в кровать с такой легкостью, словно это был Пат. Потом начал не спеша раздеваться.
Да, обрадовалась она, как будто со стороны наблюдая собственное грехопадение. Ему тоже ни к чему ни траурный костюм, ни черный наряд «Сына Аризоны». Кожа, натянутая играющими мышцами, узкие бедра, стройные мускулистые ляжки. Она не понимала, почему художники вечно рассуждают только о прелести и грации женского тела. Тело мужчины прекрасно упругой, мощной красотой.
Ред лег рядом, и она впервые ощутила его кожу.
— Я буду с тобой так нежен, словно ты моя маленькая дева, — пробормотал он.
«О нет, — подумала она, — только без нежностей. Я не хочу впускать тебя в свое сердце. Я готова наделать массу глупостей, но пусть все останется игрой».