Мы молча разделись. Привычно, как будто тысячу раз приходили под эту крышу и знали друг друга. Легли и обнялись.
- А большой у тебя дом?
- Семья-то большая, да двое всего мужиков - отец мой, да я, - смеялся он.
Его пальцы скользили по бровям, открывали и закрывали веки.
- Я растаял, - тихо сказал он и обнял крепче.
Потом высвободил руку, встал, вынул из кармана брюк сигареты, погремел коробком спичек. Присел на край тахты и закурил.
- Я пойду, наверное. Не обижайся, устал.
Он холодно поцеловал в лоб, мы попрощались. Белка ещё раз тявкнула и замолчала уже на всю ночь. Я вошла к Стелуце, огромная ледяная комната с пустой посудой, бутылями солений, кучей белья в углу и прочей мелкой утварью. Посреди на раскладушке полулежала Стелуца в синей трикотажной рубахе - её смуглые покатые плечи согревала большая цветастая шаль.
- Поскандалили?
Я пожала плечами и вздохнула: - осечка!
Она курила и гадала. Я присела, одолжилась сигаретой.
- Поскандалили? - переспросила.
- Он запсиховал. Надо было бы идти к нему.
- Я сочувствую тебе.
- Лучше ему.
Стелуца собрала карты: - представь, выпал нечаянный король и восьмёрка пик при нём, типично постель. Но откуда?
Погасили свет в «саsa mаrе». Залезли на тахту под одеяло - я вдруг вспомнила всё и заплакала у неё на плече.
- Я помню, читала рассказ, - тихо сказала Стелуца, - один мужчина случайно познакомился с женщиной. Посмотрели они друг на друга - любовь с первого взгляда. Но он принял её за проститутку и пошёл за ней домой. По дороге взаимопонимание, экстаз. Пришли к ней домой. Он сел у камина, огляделся, увидел книги, рояль и не смог. А потом попался в руки Фрейд «Очерки по сексуальной психологии» - на два часа мальчишки дали, и я читала на лекции. Ничего особенного для себя я не открыла, но предпоследняя глава «Унижение половой любви» потрясла меня. Я сразу вспомнила тот рассказ и поняла его в новом свете.
- Он так переживал, как будто в этом вся жизнь.
- Жизнь не жизнь, но он же мужчина. У вас, наверное, была типичная нежная любовь, а чувственной может и не быть. Почему мужчина перед женщиной, которую боготворит, робеет?
Стелуца повернулась на левый бок и неожиданно успокоилась, тихо посвистывая в нос. Мой же сон походил на бодрствование. Я как будто и спала, но всё слышала, как хлопали дверью хозяева, чуть слышно стонала во сне Белка, кто-то шёл мимо дома, гремела кузовом машина, очевидно, самосвал перескакивал рытвины. Утром Стелуца сотворила чай-чефир, потому что, по её словам, она тоже плохо спала. Я безразличным движением помешивала ложечкой сахар. Хлопнула калитка, я вздрогнула и напряглась.
- Belcuţa, fetiţa mia.
- Э, - засмеялась Стелуца, - прячься.
В дверях вырос Маноле, в светло-коричневом берете и распахнутом рабочем плаще, в его руке были красные маки, он виновато протянул мне цветы.
- Как ты угадал, что я люблю маки?
- Я сам люблю маки, - засмеялся, - да и других цветов на полустанке нет.
Он сел между нами, сбросив плащ на спинку стула.
Стелуца вдруг с неожиданным любопытством задержала на нас встревоженные глаза, возможно, она анализировала на практике Зигмунда Фрейда, которого познала за два часа на лекции. Маноле выпил полстакана крепкого сладкого чая с брынзой, усмехнулся, глаза его вспыхнули - в них снова натянулась родная струна и они стали синими с поволокой.
- Читали, девочки, рассказ Мопассана «Средство Роже»?
«Чувствуете, как просвещает Маноле? Ну, валяйте, просвещайте. Я всё вынесу» - подумала.
- У молодых никак не получалась брачная ночь, тогда супруг оделся и отправился в мезон де публик владельца Роже. Через какое-то время прибыл домой, и брачная ночь прошла у молодых на уровне. Отсюда и мораль: средство Роже.
Я поставила маки в банку с водой на подоконник.
- Оставить ключ? - спросила Стелуца и посмотрела на своего дорогого соотечественника.
- Нет, я пойду.
- Значит, и я пойду.
Я понимала, что должна сказать ему что-то хорошее, но у меня оборвалась струна. Мы вышли втроём, Стелуца сразу нас опередила, потрепав собачку.
Белка же полудремала в конуре, и потому выпустила нас с миром, а, может, у неё на этот счёт были свои соображения.
- У тебя депрессия? Что ты делаешь, когда депрессия? Ты бросаешь пить? - он засмеялся.
- Я хожу смотреть поезд.
- Я тогда срочно командируюсь домой и продергиваю петрушку в морковных грядках. Я как будто сеял одну морковь, но почему-то выскочила петрушка. Если петрушка не помогает, я сажаю Олечку «на горшки» и топаю с ней на луг собирать букашек. Она дергает меня за ухо и шепчет лукаво: «Папа, ты опять пьянчил?» Насобираем букашек-таракашек и рассматриваем их под микроскопом. Олечка бьет в ладоши и визжит от радости: «Папа, букашка большой крылом хлопает. Он тоже пьянчил?» Я её учу говорить по-русски, но она признаёт только мужской род. «Папа, ты видел, за окном похорон прошёл. Сильный похорон, играл туш, и тётка Лукерья плакал».