Выбрать главу

Я смеялась, смеялась, смеялась...

- Зарежем верхний конец верхнего конца верхней спички и нижний конец нижнего конца нижней спички, получилось... не режется больше, - и сам стал смеяться.

Вынул другую спичку: - это верхний конец спички, это нижний конец спички... зарежем...

Я смотрела на него удивлённо и радостно - в эту минуту я не то, что не любила его - нет, больше ,я обожала... Я опустила ладони на его лицо.

- Молчи, или я умру.

- Полвека молчал. Не молчит больше молчанье.

Балаболка я теперь. Думал, через пару годков стукнет золотая середина, я остепенюсь, осяду, уйду в науку, Олечка побежит в школу.

Он спрятал голову в траву. Я засмеялась: - что ты делаешь?

- Тише, я балдею. Валяй сейчас на стройку, поймай бригадира и скажи: Мирза-Мирзавчик, тащи бутылку водки, банку томатного сока и кусок брынзы - мош Маноле балдеет.

Вскочил с земли, смеётся. Мы брели в обнимку, а правой рукой он волок по траве плащ.

- Жизнь пробежала, как поле вспахал. То целину поднимал, то реки перекрывал, теперь космос пошлют завоёвывать.

- А я думала тебе лет тридцать пять от силы.

- Хорошо, значит, сохранили. У меня в саду яблоня дуплится, я скоро в этом дупле пчельник разведу ,и соты буду сосать, совсем помолодею. Ты видела моего бригадира? Ну, увидь. Изящный, поджарый, девки мои балдеют и ласкают его: Мирза-Мирзавчик. Он мне по пояс, такой маленький мужчинка, а девки балдеют. Он лезгинкой по бетону бегает. Когда войдёшь в дом, услышишь, что бетон звенит - это мой Мирза-Мирзавчик лезгинку отплясывает. Он говорит: «на луне есть пятно, на мне нет пятна».

Перед нами опять несла свои приятные воды могу­чая река Бык. Маноле набросил на плечи плащ, и мы, за­быв обо всем, целовались, совершенно потеряв рассудок.

- В окна смотрят на нас.

- Солнце слепит, не видно.

На повороте остановились. Он вдруг притих, как лист. Ему надо направо, мне налево.

- Не прощаемся?

- Не прощаемся.

Он свернул направо, я налево. Я не знаю, что вспомнил он в эту минуту, но я шла по бордюрам дороги и пела считалку Маршака:

- Интер, мици, тици, тул.

Ира, дира, дон.

Окер, покер, доминокер.

Шишел, вышел вон!

Я поймала себя на мысли: - перемахнуть через борт машины, подставить руки, спину солнцу, врасти в дорогу, в ветер, в солнце - я люблю чувство движения и постоянно ловлю его в себе, а без него я умираю и тоскую - в этом отношении я завидую лётчикам с их незнакомым никогда мне ощущением чувства полёта.

Чувство движения мне в чём-то напоминает блаженство загара, когда приходишь, словно опалённая горячим ветром, в прохладную комнату, ложишься под белоснежную простыню, натягиваешь до подбородка, кладёшь чёрные руки поверх простыни, закрываешь глаза и блаженствуешь в мире, который похож на цветную радугу.

Всё познается в сравнениях. Или как глаголет наш Магеллан: каждому овощу свой фрукт. Странно, по всем показателям, я должна радоваться, но чувствую: мои паруса опять не тянут. Лопнула струна. Я не хочу влюбляться. «Патроны расстреляны, свечи погасли» - сказал философ. Откуда брать сил для любви. Говорят, что сама любовь даёт силы. Сколько раз я себе говорила: люби только природу, она единственная - тебе не изменит. Прозреешь, прозреешь и опять бросаешься из полымя в огонь. Раньше я думала, что мир совершенен и любила его. Теперь я вижу, что мир, увы, далеко не совершенен. И я приняла этот несовершенный мир и тоже полюбила. И сейчас я не могу сказать: какой мир лучше - совершенный или несовершенный.

Человеку нужен источник. Насладившись источником, он черпает новые силы: подъём души, просветление мозгов, очищение памяти. Но где источник? Я знаю один источник «Алёнкино озеро» у развилки: там шофёры услаждают свою душу и машину звонкой струёй, точно натянутой струной. И я, бывает, опускаюсь у этого знаменитого ключа, освежив лицо, плечи, грудь, и шагаю до самой Ашхабадской в мезонин Пети Карпенко бодрым здоровым шагом. Я люблю одиночество, тишину, раскрытое окно, настольную лампу под оранжевым колпачком и чтоб ночью приходил в раскрытое окно дрожащий гудок с пристани. Я не хочу, чтоб меня где-то ждали и терзались - я тогда начинаю тайно страдать, и сама не знаю отчего, но чувствую, кто-то ходит за мной, как привидение и зовёт. Если человек мне внутренне симпатичен и если хоть однажды он сделал мне добрую услугу, я могу стать его рабом, но так, чтоб он не подозревал о моём рабстве. Это рабство мне приятно, как может, приятно матери отрывать от себя последний кусок ребёнку.