Молча прошли, оглянулись и ещё раз встретились взглядом, кивая друг другу. А, чёрт! Потом он, как мальчишка, побежал по лестнице вверх, на что я тихо рассмеялась - так он хорошо бежал.
Маноле сидел в прорабской, небольшом кабинете с довольно широкой оконной рамой ,наполовину застекленной, смотревшим на стройку с восточной стороны, откуда ветер доносил запах настурций.. Шкаф и стол были завалены рулонами чертежей, свёртками разноцветной бумаги и прочей незнакомой моему глазу мелочью. И хотя в наш век спокойствие очень деликатная вещь, но я сказала себе: «спокойно». Маноле носил тёмно-синий берет, (тогда была мода на береты) и свитер, тоже тёмно-синий, оказывается, всё под цвет глаз. Он кивнул на стул, который сразу пошатнулся, как я присела на краешек.
Однако в дверь просунулась голова, обляпанная то ли алебастром, то ли белилами и вызвала его. Маноле с предельной вежливостью извинился, натянул берет, и вышел на зов так осторожно, словно я была не женщина, а атомная бомба. Ладно, не буду иронизировать. Обдумаю лучше ситуацию. Я ему безразлична? Ну и задала себе загадку. Вошёл он по тем же правилам общежития, сел, смахнул берет, бросив на подоконник, и ладонью расчесал полуседую, полутёмную, но ещё довольно красивую шевелюру. Ощутив, что я за ним наблюдаю, сказал с улыбкой:
- Одни лысеют, другие седеют, третьи красятся. Я же выбрал глагол седеть.
Улыбка смягчила его большой рот, и всё стало на свои места. Я не чувствовала себя здесь лишней. Опять просунулась голова, что-то спросила и, удовлетворившись ответом, скрылась. Но за ней нырнула в пространство другая, но более настойчивая и урвала наше уединение на целых десять минут. А впрочем, если рассудить, ничего не было странного в появлении этих голов, ибо прорабская имела такой малый габарит, что уже третьему следовало, или висеть на шнуре лампы волшебника Эдисона, или избрать более реальный случай под видом неопределенной формы «просунуться», соблюдая, однако, все правила техники безопасности. Я не вникала в строительные речи - было просто приятно сидеть здесь, рядом с ним, безмолвствовать - вот именно, ни о чём не думать, ничего не слышать, только улавливать интонации его голоса. Да, в эти минуты я была счастлива - безмерно, а всё остальное безразлично. И потом ещё я была счастлива, потому что мы вышли вместе через стройку и долго провожались удивлёнными взглядами, пока не свернули на главную улицу. Я читала вслух вывески:
- «Пельменная», «Буфет № 3», «Баня», «Соцстрах». - Маноле смеялся.
- «Вино»,- продолжала я в том же духе, ободренная его смехом, - «Артель инвалидов», «Лapёк № 6» от столовой № 3».
Может, пригласить снова на чай. Нет, какая порочность дремлет во мне.
- Кинотеатру «Ударник» срочно требуется опытная кассирша, - читала я объявление, прихваченное двумя кнопками наискось.
Маноле неожиданно повернул мой взгляд своим в cтopону комбината бытового обслуживания, и, первое, что я успела заметить - в его глазах вспыхнула лукавинка. А впрочем.., на цоколе комбината бытового обслуживания, выкрашенного в коричневую краску, чья-то озорная рука наскребла мелом: «Сдаётся койка (матрас свой)».
На повороте мы расстались. Я с надеждой задержала на нём свой взгляд, он тоже схватил его и обласкал. Никогда я ещё не чувствовала столько нежности в одном взгляде - обольститель! Он, кажется, подслушал мое тайное намерение и ободрял его. Нет, я балансирую на острие ножа. Расстались, я заставила себя не оглянуться.
Итак, проанализируем себя. Боже, я влюблена? Нет, невероятно. По вечерам то плачу навзрыд, то смеюсь и опять вдруг плачу, опять смеюсь и разговариваю с ним в одиночестве, Боже, я влюблена? Нет, невероятно.
C утра начался обложной дождь, гром обкатывал небо. Гром шёл усталый, осенний, словно прощался с нами до весны, и потомy в последний раз ещё хотел порезвиться, чтоб прослыть в округе неугомонным, и сильным, и молодым. Но к обеду неожиданно прояснилось, затянутое тучами небо, охватила радуга и эта омытая, словно в слезах чистая оранжевая осень вскружила голову. Я открывала в себе новую женщину, совершенно незнакомую мне ранее. Да, эту новую женщину, которую я вдруг открыла в себе, звали Любовь.
На двери прорабской - висел замок. Однако я была уже на взводе. Моя женская интуиция подсказывала - он здесь. На портале башенного крана приспособился кудрявый мужчинка Мирза, который крутил в воздухе кирзовые сапоги и счищал щепкой раствор. На железе ещё держались, как растерявшиеся слёзы, крупные капли недавнего дождя.