Тамара Фёдоровна обладала каким-то особым чутьём, от неё ничего нельзя было скрыть, ни настроения плохого, ни разрыва.
- А ты обрезалась, как стёклышко, видны лишь глаза на лице.
Мы сидели в местной чайной за ужином. Я вздохнула, отпив красного гибрида.
- Странно, но почти те же слова сказал мой духовник, отец Александр.
Она рассмеялась. - Ты ходила в церковь замаливать грехи?
- Тяжело было на душе и я пошла к о. Александру, он славный, хороший, я знала его ещё по Одесской семинарии.
- Ну и связи у тебя, по нынешним-то временам! - она продолжала смеяться.
- Самые что ни на есть нормальные, - ответила я вполне серьезно, - ты не можешь представить, что когда он увидел меня, то сказал фразу, от которой я чуть не у м е р л а!
- Интересно, - Тамара Фёдоровна разлила остатки вина из бутылки, - неужели он провидец?
- Ещё какой! - теперь засмеялась я, - он сказал мне, глядя прямо в глаза: «ты совершила большой грех». Я же по наивности спросила: «о каком грехе вы говорите, о. Александр? «ты сделала аборт?» - спросил он грустно, - ты должна была посоветоваться со мной.
Я лишь покачала головой и ничего не нашлась ему ответить.
- Значит, ты опарафинилась перед батюшкой, - Тамара Фёдоровна расхохоталась, подняла стакан ,чокнувшись: - Ладно, за того парня...
Допили остатки гибрида. Это ещё больше нас сдружило, а выговоришься, становится легче, как ни как.
Пришли на работу, надрывается телефон. Сердечко ёкнуло, я схватила трубку (мне по наивности всё кажется, вот-вот что-то случится). На проводе висит колхоз. Я успокоилась. Звонит Пашалов. Орёт в трубку. Я тоже ору.
- Здрасте!
- Здрасте!
- Звонили?
- Звонила.
- Я запасался частями.
Потом я объяснила, что с нашей машиной. Он спокойненько выслушал:
- Подбросить «Бобика?»
- Подбросьте!
Я воспрянула духом. Запела, стала поглядывать в окошко, поджидая «Бобика». Как это он догадался позвонить? Любочка, Пашалов, он не знает, какие страхи выгнал из моей души. Он всегда приходит ко мне на помощь, когда я чуть не умираю. Какой счастливый случай свёл меня с ним? Была командировка в колхоз Суворова. Билось сердце, когда я подъехала к правлению, когда переступила порог и открыла дверь. Для меня колхоз - тёмный лес. Даже не знаю, о чём буду спрашивать председателя.
Вижу, восседает председатель за столом в ярко жёлтой рубахе, как спелый початок и счёты перед ним. Думаю, ну, старушка, пропала. Забросает сейчас планами, цифрами, обязательствами. Забьёт голову, а потом выдумывай. Но председатель смутился, полез в карман, достал расчёску, провел по редким волосам. Вышли на ферму. Он говорил, что девчата у него - бесы. Жаль только, женихов нет. Женихи все в город бегут... И он с такой болью сказал, мне захотелось его расцеловать.
Пашалов чем-то влюбил в себя. Я ловила каждое его слово с жадностью, словно была голодная, словно долго просидела взаперти и только услышала голос настоящего мужчины, хотя.., один уже есть такой, - я мысленно вздохнула. Пашалов сказал, что сейчас самое время подкрепиться вкусненьким.
Он привёл меня в подвальчик, моргнул товарищу с лицом, похожим на спелый гранат, и мигом, как в сказке, появились на столе круг золотистого мёда, куски рассыпающейся брынзы, белый, пухлый каравай хлеба, как подушка, зелёный лучок...
Так, вспомнилось приятное время.
- Тамара Фёдоровна, - попросила я, - поедем к Пашалову, у него есть вино.
- А кто будет отвечать на письма трудящихся?
Вопрос повис в воздухе. В окно увидела, как проскочил Синякин, и постучала в стекло. Сашка завернул к нам. Расселся на стуле, стал вспоминать молодость: - я, ребятки, проходил практику на Украине. В газете почти все женщины. И такая семейная обстановка. Я был у них как мальчик для растирания красок. Сашка, купи семечек. Сашка, заправь сифон, Сашка, займи очередь за пирожками... Возле редакции пристроилась одна старушка и продавала семечки. Принёс я несколько кульков, развернул их, редактрисса ахнула. Семечки были завёрнуты в письма трудящихся. Привели старушку на допрос. Она разводит руками. Потом решили, что ветер вынес письма в раскрытое окно. Старушку оставили в покое, только попросили не торговать возле редакции. Через неделю о ней забыли, и она снова присела с мешочком семечек.
Тамара Фёдоровна сказала, что юмор Синякина её совершенно не трогает. Она подсчитала сбережения, повеселела, потому что вышло больше, чем ожидала.