На улице была прелесть. Мальчишки кричали вслед: «Тётя, фиалки, 10 копеек! Купите фиалки». Так кричали, что нельзя было не купить. Весна совсем скрутила меня. Я начинаю фантазировать, как будто от этого лучше. Ни черта, одна только злость потом. Я никогда так не чувствовала одиночество, как этой весной. Маноле далеко, правда, не за тридевять земель, но.., отдушина, поездка в колхоз.
Солнце, небо голубое, птички поют, а мне скулить хочется, как побитой собаке. Может, это от того, что в подвальчике для гостей чистое «Каберне», а председатель пил водку, потому что у него изжога. Пашалов расхохотался, сверкнул рыжими глазами и сказал:
- Вот гад! Изжога у него, - это он о себе.
Он опрокинул стакан с ходу, - собрались однажды председатели. Посмотрел я, ремни у всех ниже пояса, морды красные, как у бульдогов. Нет на лице благородства... мне жена купила косметическое мыло, ничего не помогает. Но пояс свой к весне подтянул
Спустился в подвальчик большой дядя в плаще и шляпе. Зацепился шляпой о косяк двери, она слетела. Товарищ с лицом, похожим на спелый гранат, подскочил, поднял шляпу, стряхнул и подал. Пашалов стрельнул у этого дяди сигарету. Затянулся.
Этот дядя стал разносить ферму Пашалова: почему не выбраковываешь коров?! Я вставила слова: люди на ферме прекрасные, надои лучшие в районе. Дядя оглядел меня потихоньку и как бы спросил: почему я пискнула?
Пашалов спохватился и представил меня. Тут дядя обрушился на редакцию и сказал, что мы выдаем галиматью. Я не сомневалась, что «мы выдаем галиматью», но снова пискнула:
- А вы кричите, как пожарник.
Дядя покраснел, крикнул Пашалову, чтоб завтра выбраковал коров, надвинул шляпу на глаза и его как ветром сдуло!.
Пашалов сказал: - знаете кто? Хлыстов, начальник производственного управления.
- Знаю, - ответила я.
Пашалов развеселился: - а хорошо вы его отделали.
- А я, сознаться, оробел, - сказал Пашалов. - Он, правда, мужик свой, мы с ним не раз по шкалику гоняли, но кричит, гад.
Распрощалась я с Пашаловым по-братски, и унесла в обитель целое море удовольствия. А он, любочка, улыбнулся на прощание: если что, дайте сигнал. Мне понравилась его опека.
Весь день я была в одном из своих безоблачных состояний. Я напевала под нос: «средь шумного бала...». Синякин переглядывался с Тамарой Фёдоровной и крутил пальцем по виску:
- Малость свихнулась. А... она ездила в колхоз Суворова? Ясно, Пашалов чудный парень. И выпить не дурак, и сам не дурак.
Я посматривала на Синякина и пела: «средь шумного бала».
После обеда грянул гром. Николаев через машинистку, обычно он делал сам, пригласил меня в кабинет» Он сказал: «садитесь». Я села.
- На вас жалоба.
Если б я промолчала.
- А, это всё Хлыстов...
Шефа как подстегнули. Он задышал тяжело: мы вот, ёлки-палки... а вы вот...
Я вышла сердитая. Дала слово, что больше моего шага здесь не будет. Часа три я уже балансировала на острие ножа, но потом нашла точку равновесия, села и выдала, как сказал Синякин, волнующий опус. Наш шеф лишь сопел. Вообщем, встряска пошла на пользу. Я поумнела на грамм.
А Пашалов, кстати, иногда, наведывался в гости. Только он появится, всем вдруг станет нужна Тамара Фёдоровна.
- Тамара Фёдоровна, одолжите конверт, - как будто у нас почтамт.
- Тамарочка Фёдоровна, я вас не побеспокою, если позвоню отсюда, - как будто её телефон самый счастливый. Я страшно гордилась дружбой с Пашаловым. И дорожила ею. Ведь у меня никогда в жизни не было настоящей дружбы с мужчиной.
А Пашалова побаивались в районе, даже начальство. Правда, ходили слухи насчёт его слабости к женскому полу. А у кого нет этой слабости? И про кого не ходят слухи?.. Меня такие вещи не волновали. Я старалась быть выше.
Случайно бросила взгляд в окно, словно кто-то подтолкнул. Увидела, как разворачивается знакомый «Бобик», потом услышала резкие сигналы.
- Прощай, - сказала Тамаре Фёдоровне. Сунула блокнот в стол и вылетела.
Я лишь мигом вскочила на подножку, наскоро поздоровавшись с водителем: - надо же, прислал свою машину!
Замечтавшись, не заметила, как поднёсся «Бобик» к правлению. На ступеньках в гимнастерке стоял Пашалов.
Что-то изменилось в нём. Я увидела это сразу, как подошла и поздоровалась за руку. В ту встречу Пашалов был какой-то буйный, а сейчас он стоял рядом, вдруг притихший.
- Я простыл, - сказал он, - на радостях искупался в озере. А больничный.., да где там! Экономисту можно, инженеру, колхознику тоже, а председатель никогда не болеет. Председатель, как рабочая лошадь, всё тянет, только когда упадет.
Пашалов усмехнулся: - вы приехали в тот первый раз, а я вдруг расплакался. Как-то мой сын шлёпнулся, разбил ножку. Подбежала мать и сказала: - «бедный Ванечка, как не везет тебе в жизни». И Ванечка тогда заплакал.