Хотя, один из восточных гостей, побывавший на полустанке, и увидев в такой красоте маки, сказал, что это любимый цвет Будды. К тому же, чуть вдали от железной дороги, на пологом холме, увитом одуванчиками, звонила церквушка, она так и осталась действующей по какому-то опять странному стечению обстоятельств, даже воскресный перезвон колоколов никому не мешал, наоборот, как бы вписывался в гармонию цветущей природы полустанка. Его старожилы рассказывали, что под самой насыпью есть пещера, вылезшая после землетрясения, с целебным источником, но как попасть, никто не знал, или же скорей, не проявлял особого интереса. Служители станции, порою, слышали из-под земли протяжные медвежьи завывания, от которых ,порою, содрогались сердца. Да иногда на полустанке, а сами жители почти каждого знали в лицо, появлялся странный человек, в накидке из шкуры медведя и волочивший за собой правую ногу. Он шёл с жёлтой кувшинкой к машинисту, который возил начальника станции во время обхода всей железнодорожной ветки и менял кувшинку на орехи, или дарил по настроению.
«К р а с н ы й п о л у с т а н о к»,- так назывались воспоминания. Настоятель предположил, что хозяйкой дневника была та самая прихожанка, журналистка, он знал её в лицо, лишь по рассеянности запамятовал имя, та, которая обеспокоила его звонком перед службой, но в церковь не пришла. Он поймал себя на мысли позвонить в местную редакцию, но вдруг спохватился, тогда ему придётся расстаться с рукописным сюжетом, который начал занимать его всё больше и больше. Он решил повременить со звонком, в надежде, что журналистка объявится сама. После размышлений, о. Александр углубился в чтение.
Красный полустанок. Кто хочет искать правду, пусть выходит на трассу главной магистрали, где бьет ключ «Алёнкино зеркало». День и ночь стоят у ключа вереницы автомашин. Шофёры услаждают утробу проточной водицей, балагурят, заливают ею радиаторы и комментируют события. Когда же новички спрашивают: «Но где же правда?». В ответ старички свистят в небо. В каком году, никто не помнит, но у ключа «Алёнкино зеркало» опрокинулся самосвал и шофёр отправился искать правду. Он поклялся, что найдет правду и вернётся. Вот уже и год забыли, а его всё нет с правдой.Ищущий, точно жаждущий в знойный день, сколько не утоляй утробу, всё пить хочется.
Утром я вскакивала с энтузиазмом футбольного мяча и гадала: в районе какого часа моё одинокое величество изволило пробудиться (как я заметила, категория времени переходит в категорию пространства). За тонкой стенкой трещали и свистели катушки приёмника, и мой хозяин Петя Карпенко насвистывал: «остановилось чьё-то счастье у разведённого моста». Я ударяла ладонью по стенке и кричала: - Петенька, время!
Он приглушал приёмник, появившись в дверях. Петя такой деликатный, никогда не осведомит о времени через стенку. На нём - чистая салатового цвета майка и сандалеты, с отрезанными на пятках ремешками, как женские босоножки.
- Привет, Петенька.
- Привет. 23 минуты восьмого.
И тут же исчезал, бесстрастный и равнодушный. Как я понимала, он считал меня за парня и поэтому вваливался без стука.
Я запахнула бессменное пальтишко, как цыгануш, и взяла маршрут на остановку автобуса. Ветер гнал в спину, как последнюю сволочь, прикладывал к позвоночнику ледяную лапу и свистел в ухо: «Мало тебе! Мало!» В автобусе меня зажали в клещи, я ощутила, что отрываюсь от точки опоры и становлюсь летающей тарелкой.
- Гражданка, станьте боком, а то стали столбом!
Я попыталась развернуться, но всё тот же дядя с тонкими пикантными усиками раздражался: - Чего вы щиплетесь.
В одной руке он держал заячью шапку, в другой журнал - увы, он читал. Возле перекрёстка я выскочила, автобус покатился влево к кирпичному заводу, я прямо по трассе. Кроме меня и Ветра Ивановича ни души. У меня сегодня хорошее настроение - я выспалась - поэтому можно покалякать с Ветром Ивановичем о смысле жизни. Он в рукав влетает, из-за пазухи вылетает, его совершенно не трогает, что краснеет мой нос, трескаются губы. Со стороны кирпичного завода выскочил со свистом «Маз», покрыв пылью и газами. Сбавил ход, шофер высунул голову: