Мороз, усмехаясь, колол, что хотелось завыть.
Но я не поддался сомненью. И мне ответом
Была только мысль, что ведь ты не могла забыть.
Завтра. В два по полудни, но можешь позже,
Как тебе будет удобней и легче как.
Каждый день до полуночи я буду ждать тебя всё же
Пока не придёшь.
Скучаю.
Люблю.
Т ч к.
***
Вяртайся да мяне хутчэй,
Праз іншы свет дарогу пракладзі.
Мне больш ні часу без тваіх вачэй
Не бачна, як ты тут не паглядзі.
Няхай ізнікне раптам свет у змрок,
І іншэя ізнікнуть у нём няхай.
Вяртайся да мяне і кожны крок
Пакуль ідзеш па моцнаму кахай.
***
По вторникам ровно без четверти восемнадцать
Звонил колокольчик при входе, скрипела дверь.
Входил неприметно, как будто боялся вторгаться,
Печальный старик и заказывал сразу две
Высокие чашки по триста пятьдесят миллилитров
Горячего кофе со сливками, сахара три.
Садился за столик в углу, сливаясь с палитрой
Коричневых стен кофейни и светлых витрин.
По вторникам ровно в шесть из кармана газету
Старик доставал, притворяясь, что есть нужда
К тому, что творится в мире, но все по секрету
И так уже знали, что он безнадёжно ждал.
Когда его кофе чуть стыл и губ не сжигало,
Из кармана вытаскивал фото и тут же на-
Против его водружал, его сердце сжимало.
Ведь с фото напротив для него улыбалась жена.
Он медленно сёрбал, смеялся и очень нежно
Касался щеки на фото, ему было легче так.
Он просто всё-так же любил её, но для всех же
Он был до смешного нелепый, обычный чудак.
Старик так сидел часами, старался ещё ту
Романтику между двумя до конца сохранить.
В восемь глаза его гасли, платил по счёту,
Забирал с собой фото, теряя с женою нить.
Кивал напоследок и плёлся, сутуля плечи,
В свою одинокую жизнь, что давно уж разбита.
По вторникам он приходил провести с ней вечер,
Но чашка напротив оставалась всегда недопита.
Для всех он был странный чудак, одинокий прохожий,
Который любил единожды, но навек.
Кто не мечтает, чтоб для него такой же
Великой любовью стал бы другой человек.
***
Глух…
Ко всему вокруг без тебя безразличен слух,
Тяжело превращаться в одно из когда-то двух.
Невозможно дышать, когда воздуха нету на вдох…
Глух ко всему живому, хотя не оглох.
Вслух
Не могу прошептать ни слова, ослаблен дух,
Тяжело так вести диалог, нужен голос двух.
Невозможно так жить, постепенно спускаясь на дно.
Разделившись, моря очень редко впадают в одно.
Страх…
Теперь каждый мой день умирает в его дарах,
Без тебя мою душу колотит, в каких мирах
Тебя можно найти и вернуть к этой жизни вкус?
Страх оклеймил все рецепторы словом трус.
Груб
И ужасен тот крик, что так рвётся с остывших губ
Ледяными осколками, словно погряз в снегу.
Тяжело одному согреваться теплом двоих.
Ко мне тянутся руки, но так не хватает твоих…
***
Каждую морщинку на твоём лице
Я знаю, люблю, целую,
Разглажу, как ткань льняную,
Забытую на крыльце.
Каждую грусть у твоей души
Я знаю, вопью, развею.
Отолью и наполнюсь ею,
Словно бездонный кувшин.
Каждую мысль, как будто закон
Я знаю, сохраню, запомню.
Запишу, если надо восполню,
Словно старенький диктофон.
Отряхну, сотру, уберу гнилую
Грязь на твоём кольце.
Каждую морщинку на твоём лице
Я знаю, люблю, целую.
***
Она всё ждала́. Так трепетно, безнадёжно,
Сминая ладонями скатерть в кипучем бистро.
Сливочный крем застыл на забытом пирожном,
А чувство тревоги в глазах несказанно остро́.
Осенью веяло с улицы с каждым входящим,
Кто холод пытался выветрить из груди.
Чем больше стыло пирожное, тем она чаще
Смотрела на дверь, в которую никто не входил.
Она всё сидела за столиком у гардины,
И в целом бистро солидарен с ней был я один.
В своём одиночестве были мы очень едины
И ждали кого-то под тенью парчовых гардин.
«Закрываемся!» голос послышался в помещеньи,
Мы вздрогнули одновременно и сквозь смешок
Встретились взглядами, осознавая в смущеньи,
Что ни к ней, ни ко мне никто до сих пор не пришёл.
Накинув пальто, шинель замотав как попало,