Но бьёт — значит любит. И ты её, значит, любила.
Куда только время штормами нас не сдувало,
Сжимало круги, придавая им форму овала.
Топило, вгоняло в ил, да всяко бывало,
Но ты всякий раз гребла, потому всплывала.
Порой превышала норму привычных давлений
И так нависала, что подкашивала колени.
Сбивала с пути, но ты не боялась лени
И шла всё вперёд в поисках направлений.
Сколько раз эта жизнь нас обыгрывала тузами,
Подставляла, хитрила, кричала в ответ — «Вы сами!».
Но за годы несчастий, она нам платила часами
Великого счастья. Я видел своими глазами.
***
В шатре не осталось места артистам без грима,
Все лица с оттенком припудренным или вранья.
Лишь немногому как воробью среди воронья
От всех этих масок до тошности невыносимо.
В цирке абсурда нет мест, здесь всегда аншлаг,
Собрание тайных любителей карнавала.
Побольше. Теней, помады, румян, — всё мало,
От приличий остался поклон и помятый пиджак.
В театре сплошной комедии трижды в сутки
Всё один же и тот спектакль в бледном свете мук,
Где каждый участник похож на тугую тесьму,
Натягивающую улыбки от каждой шутки.
И наплыв здесь жуткий любителей жалких этюдов,
В секторе А вообще на таких азарт.
Их души горят костром, как горят глаза.
Человечный здесь всё поймёт и сбежит отсюда.
В шатре не осталось тех, кто себе в гримёрке
Не накладывал толстым слоем на щёки грим.
Зачем быть собой, если можно казаться другим.
Не раскроют ни те, кто в партере, ни кто на галёрке.
Без грима теперь ни пьеса, ни буффонада
Не так впечатляют зрителей, любящих блеф.
Без маски на стол вместо пики не кинешь треф.
Без грима не скроешь ложь, когда оно надо.
В шатре теперь лица скрывает пестрящий фетр,
Не осталось без грима ни гостя, ни даже актёра.
Купаясь в овациях лжи, взбудоражен шатёр, а
Поэтому я предпочитаю слушать оркестр.
***
По краткой строчке. В одной сорочке.
Чтоб не дойти до ручки, пишу до точки.
Пишу невнятно, скорей царапаю,
Под очень слабою, неяркой лампою.
До пальцев жжения. По предложению.
Глаголы выбираю по их спряжению.
Все фразы в словаре нелепо выпрошу.
Тебе не отошлю, а снова выброшу.
***
Не прячь свои слёзы, высоким воротником
не по погоде свитера их нервно скрывая.
Бережно соль и горечь своим платком
я вытру. Я тоже плакал под бег трамвая,
под взгляды его пассажиров, под тот глухой
по рельсам уставших дорог назойливый стук.
Я тоже плакал от жизни, местами плохой,
и прятался, не в воротник, а в помятый сюртук.
Не прячь свои слёзы, раны не скроешь тканью
не по погоде свитера, ни чем-то таким, вообще
ты не одна такая в трамвае подобной ранью.
Вон видишь, мужчина… слёзы прячет в плаще.
Трамвай подъезжает к конечной, совсем битком
забит одетыми вовсе не по погоде.
Не прячь свои слёзы, я вытру их мокрым платком,
улыбнувшись твоим глазам, и скажу «выходим»…
***
Остынь.
Как пирог остывает в духовке.
Как стынет в полях полынь.
Не срывайся, как я, без страховки,
Такие прыжки сноровки
Требуют. Так что остынь.
Как песок остывает ночью в утробе пустынь.
Как утром без тела хладеет просты́нь.
Как железо и сталь после ковки,
Как запал у стрелявшей винтовки.
Или ночью мосты.
Остынь.
Прошу, не ведись на уловки,
Будь выше, будь более ловким,
Не лети как по ветру листы.
Все советы довольно просты.
Не срывайся.
Остынь.
***
Упивайся своим одиночеством, словно кьянти,
Чтобы каждый прохожий подумал, — вы только гляньте!
Чтобы каждый, взглянув на тебя и сменившись в лице, не
Поверил, что ты в одиночестве столь полноценен.
Одиночество — слабость другим, тебе же — сладость,
Шоколадным фонтаном облить его лишь осталось
И подать на десерт, усмехаясь, что все в буфете
Сидят на пожизненной строгой людской диете.
Пускай про тебя все знаю лишь имя и отчество,
Оставайся собой, даже если в ответ одиночество
Примет тебя и, в сравненьи с бездушной толпою,
Позволит всегда оставаться самим собою.
Накрывайся своим одиночеством, словно во́лнами,
Заполни все дыры в душе и сделай их полными.