— Голова закружилась, — удивленно проговорил он и, как бы оправдываясь, добавил: — Первый раз в жизни.
Ему помогли подняться.
Машина мчалась к городу. Колосков осторожно, с трудом раскрыл планшет, стал доставать карту. Из планшета выпала фотографическая карточка. Таня!
Все эти дни Яков почти не вспоминал о ней и сейчас почувствовал себя виноватым. А был ли он виноват? Так много произошло за эти дни: беспрерывные бои и бомбежки, гибель товарищей и ранение Дружинина, трудные мысли об отступлении. Огненный смерч, кровь, предельное напряжение всех сил, душевных и физических. Все это слишком резко обозначило грань между мирным, довоенным и этими несколькими днями. За гранью осталась совершенно иная жизнь, и в той жизни была она, Таня. В теперешнюю же его жизнь она не успела еще войти.
Таня! Сколько же времени прошло с их последней встречи? Много? Мало? Ведь сейчас счет ведется совсем иначе. Дни порой вырастают в годы, порой летят, как мгновения. Последнюю встречу Яков помнит очень хорошо…
Перрон харьковского вокзала. Таня бежит по железнодорожному полотну, перескакивая через шпалы. Он бросился навстречу ей.
— Таня! Едем со мной. Сейчас же. Ну зачем, ну чего нам ждать?
— Вот торопыга! Вот прямо так сейчас и ехать? А может, я и совсем не приеду к тебе, — Таня стояла близко-близко. Ух, какие у нее глаза. Серые, огромные, смеющиеся.
— Таня! Мы же договорились.
— Мало ли что! Знаешь, говорят, сердце девичье переменчиво, — а глаза продолжали смеяться.
— Не шути так. Таня!
— Хорошо, хороша. Конечно, приеду к тебе, — и чуть понизив голос: — Люблю!
— Танька! — Яков схватил девушку за плечи, стал целовать.
— Сумасшедший! Пусти! Люди!
И он сказал то, что говорится в таких случаях:
— Ну и что ж? Пусть смотрят, завидуют.
— Пойдем, Яша, поезд отходит. Да, вот возьми, — она протянула ему сверток. — Это мы с мамой Валюше связали. Счастливый ты! Бориса скоро увидишь! Ты сразу же напиши, как они там, Банниковы. Зое привет передай. И пусть Борис чаще пишет. А то женился, мать и сестру совсем забыл… А ты не забудешь меня? — Тревожно спросила, голос дрогнул. Тогда он чуть не задохнулся от возмущения — ну как она может. Казалось, и часа не прожить ему без мыслей о Тане.
А вот прожил три дня. Война…
На аэродроме безлюдно. Все бомбардировщики в полете. Техники и оружейники в лесу, в больших зеленых блиндажах. Опять налет фашистских самолетов.
— Проклятые, девятый раз летят, — ворчит Исаев.
— Ни минуты спокойно не поработаешь, — вторит ему оружейник Шеганцуков.
— Тебе хорошо, ты маленький, удерешь. А вот мне что делать? — усмехается Исаев.
В полку он выше всех ростом. Во время вражеских налетов над ним посмеивались:
— Куда бежишь? Пойди встань в чистом поле, подними руки вверх, с воздуха подумают — верба стоит, не тронут.
«Юнкерсы» пролетели над аэродромом и взяли курс на мост через Западную Двину. Наши зенитчики взяли немецкие самолеты в клещи. Те, беспорядочно сбросив бомбы, поспешно улетели.
И тотчас же снова загудели моторы. Звук своих бомбардировщиков техники узнают издалека. И сейчас они побежали навстречу экипажам. Прилетело звено Зорина. Командир полка вылез из кабины, но торопил своего техника:
— Быстрее готовьте машину, сейчас опять полетим, — достал из планшета только что полученную сводку и бегло прочел ее.
К Зорину подбежал взволнованный инженер по вооружению, заикаясь доложил:
— Т-товарищ командир, бомб осталось на один вылет. Все обшарил — нет-ту…
— Как? Разве сюда не завезли?
— Никак нет, а до ближайшей базы пятьдесят километров.
— Так какого дьявола они посадили нас на эту точку! — и, увидав комиссара полка, позвал его: — Дмитрий Васильевич! Вот как воюем, после второго вылета бомб не стало. Неужели заранее не могли сюда завезти?
— И могли и должны были! — угрюмо ответил Чугунов. — Да вот не сделали. Ладно. Надо выход искать.
— Давай, Александр Николаевич, в следующие вылеты полную нагрузку бомб не брать, растянем их на несколько полетов. Не можем мы в такое время бездействовать, не имеем права. Я пойду звонить.
Чугунов почти бегом направился к леску, где размещался штаб полка.
Зенитка забила снова. На бреющем полете из-за сосен появились шесть двухмоторных истребителей. Они пролетели к реке, стали разворачиваться. Зорин закусил губы. Яков бросил недокуренную папиросу в траву, спешно полез в кабину.
«Хорошо поставлена разведка. Не успели мы сесть, как уже показались… — подумал он. — Ну ничего. Не удалось нас врасплох застать».