— Да, все отступаем и отступаем. А я надеялся, что дальше Орши немец не пройдет. Ты понимаешь, не могу я дальше отступать, да и куда дальше.
— Ну, что же, пойди и скажи комиссару, что так мол и так, решил больше не отступать, — с иронией заметил Григорий.
— Ты не смейся. Больно смотреть, что делается.
— Так нужно, Яша. Для нас сейчас главное выиграть время. Не сегодня-завтра новые самолеты получим, тогда по-другому с врагом поговорим. Конечно, жалко оставлять родные места. Но чтобы большего не потерять, приходится меньшим пожертвовать.
— Легко сказать-пожертвовать. Разве нельзя без этого?
— Не знаю… Значит, нельзя! Вообще хватит этих разговоров похоронных, без них тошно, — Дружинин отвернулся.
К командному пункту подъехала грузовая машина. Из кузова вышел начальник особого отдела, приветливо крикнул летчикам:
— Героям мое почтение! Комиссар у себя?
— Да.
— А ваш однокашник где?
— В сарае, — хмуро ответил Дружинин.
Немного погодя два автоматчика вывели из сарая Константинова. Щуря глаза, он искоса бросил взгляд на окраину аэродрома и с лихорадочной торопливостью надвинул на глаза фуражку. От самолетов шла группа летчиков, техников и мотористов. Константинов прошел несколько метров и вдруг бросился к ним, хватая за руки, пытаясь заглянуть в глаза.
— Товарищи, в последний раз поверьте… Кровью искуплю…
— Эх ты, моль! — презрительно бросил Исаев. — Нашкодил, так хоть имей мужество расплатиться.
Константинов вобрал голову в плечи, медленно поплелся к машине. Поравнявшись с Колосковым и Дружининым, он поднял глаза. Смотрели они умоляюще, жалко.
— Подлая тварь! Опозорил школу, нас. Видеть не могу… — бросил Колосков и отвернулся.
Стоявшие чуть в стороне Зорин и Чугунов наблюдали за этой сценой.
— Наша с тобой вина — не сумели раскусить парня. Болезнь важно в самом начале определить, тогда и вылечить не долго. Трусость — болезнь хроническая. Я тебе еще тогда говорил об этом.
— От трусости один шаг к предательству, к гибели. Что, если Константинов к немцам перемахнет?
— Не спасет его и это. Сдохнет собачьей смертью. И хватит о нем. Пойдем, пора выпускать звено. Сегодня веселее будет в воздухе, наши истребители появились. А у нас три самолета осталось. Позади Москва… Столицу не видать врагу, как своих ушей. Да и Смоленск орешек крепкий. Наши организованнее стали сопротивляться. Чует мое сердце — дадут немцу прикурить. А самолеты скоро получим, людьми пополнимся.
Чугунов бегло взглянул на ручные часы.
— Так что дела наши на лад идут, командир.
От штаба фронта Яков взял курс на Ярцево. Летел на большой скорости, торопился в часть. За Рославлём Колосков перевел взгляд от приборов на землю и нахмурился. Впереди, недалеко от моста горели разбитые вагоны, а дальше под откосом чернел паровоз, окутанный длинным пламенем. Возле уцелевших вагонов виднелась группа людей.
— Снижайся, сядем левее моста, есть площадка, — послышался вдруг в наушниках взволнованный голос Пряхина.
— Куда садиться, зачем? — Колосков явно недоумевал.
— Планируй, я отвечаю.
Какой напряженный у Пряхина голос. Вообще-то парторг парень спокойный, если он так волнуется, значит, есть серьезная причина. Да, причина была серьезная, и Пряхин тотчас же сказал об этом:
— Видишь, железнодорожный состав разбитый. Вчера комиссар наши семьи отправлял, может, они?
Да, действительно, вдруг они? Летчик наметанным взглядом быстро определил расстояние до земли, убрал газ. Приземлившись, на больших оборотах подрулил самолет к деревьям, выключил зажигание.
Летчик и штурман торопливо поднялись на железнодорожную насыпь и застыли, увидев огромное, страшное месиво из мертвых тел, услышав многоголосый стон тех, кто остался в живых. У Пряхина как-то сразу отяжелели ноги, он, с трудом переставляя их, пошел вперед, словно слепец. Яков так же тяжело шагал за ним. Резко запахло гарью и паленым мясом. Вот старик большими, словно выгоревшими глазами неотрывно и молча смотрит на мертвое тело молодой женщины. К ногам старика жмется девочка лет пяти. Чуть в стороне под окровавленной простыней угадывались неподвижные детские тела.
С окаменевшими лицами смотрели летчики на эту страшную картину. Ненависть круто закипала в сердцах.
— Петр Степанович! Пряхин! — донесся до них вдруг громкий взволнованный голос, и тотчас же к ним кинулась женщина в ситцевом халате с чемоданом в руке.
— Жена комиссара! — штурман бросился к женщине. — Нина Павловна! Наших много погибло? Где моя жена?