— Три, товарищ полковник.
— Да, вашему выпуску не повезло, не пришлось освоить новую материальную часть, — задумчиво проговорил командир. Помолчав, пытливо взглянул на летчика: — В строю сумеете держаться?
— Удержусь, — твердо ответил Колосков.
— Запускай моторы! — донеслась команда. Колосков поднялся в кабину.
…Мирная земля лежала под крылом самолета. Легкий туман плавал в низинах, кустарники по склонам оврагов облиты были блестящей росой. Вдали синели перелески, озаренные первыми утренними лучами солнца. Внизу, извиваясь голубой лентой, текла река, чуть в стороне серебрились цементные полосы взлетных дорожек соседнего аэродрома. На этой мирной земле Яков Колосков должен был нести военную службу. С этой земли он поднялся в свой первый воздушный бой. Эту землю и тех, кто остался там внизу, он должен защищать. Яков Колосков летел в свой первый бой и не испытывал страха. Только ненависть. Только гнев.
— Перелетаем границу, — прозвучал в наушниках голос штурмана. — Через час цель.
В пыльном облаке мчатся по шоссе танки, бронемашины, артиллерия. Зловещая бронированная колонна выползает из-за леса, и кажется, нет ей конца и краю. Колонна ползет к границе. За ней — Родина, утренняя, спокойная, мирная.
Следя за ведущим, Яков резко повернул свой самолет. Сбросил бомбы.
Там, внизу, колонна приостановила свое движение. С высоты машины кажутся небольшими спичечными коробками, готовыми вспыхнуть от первого выстрела.
— Борис, наблюдай за воздухом, — хрипло говорит Колосков, и облизывает сухие губы.
— Гляжу в оба, — доносится приглушенный голос. А в небе — тишина. Не рвутся зенитные снаряды, не видно ни одного немецкого истребителя.
«Не ждали, — усмехнулся Яков. — Врасплох надеялись застать. Не вышло».
Последовала команда лечь на обратный курс. Яков удивился: уже? Не таким представлял он свой первый боевой вылет. Что ж это за вылет без жаркой схватки с врагом? Но приказ есть приказ. Надо возвращаться.
На аэродроме Колоскова встретил Дружинин.
— Ну как, что там? — жадно спрашивал он. — Жарко было? Цел?
— Как видишь, — вяло ответил Колосков. — Ни царапинки. Задание в общем выполнили.
— А чего кислый? Эх ты, молодо-зелено. Подвиги тебе подавай… Это же здорово, что ни царапинки. А боев, боев у нас, ох, сколько еще впереди… Иди, друг, отдыхай. На твоем самолете я полечу. Таков приказ.
Все время, пока Дружинин был в воздухе, Яков бродил по аэродрому, не находя себе места. Томила тревога за друга. Куда легче самому подняться в небо, навстречу опасности, бою, чем остаться на земле и мучиться неизвестностью — что там, все ли благополучно.
И не только тревога о Дружинине, о товарищах, улетевших на задание, мучила Колоскова. Нелегко было смириться с мыслью, что враг уже перешел нашу границу, что наша армия, в непобедимость которой Яков верил, вынуждена отступать. Где-то по его, Колоскова, родной земле уже ходит враг, где-то полыхает эта земля пожарами. Уже овдовели жены солдат, уже осиротели дети солдат. А шел только первый день войны.
Нет, к черту! Он должен как можно меньше оставаться на земле. Летать! Летать! Схватиться с врагом. Остановить! Остановить!
Он сейчас же пойдет к Зорину. Попросится в воздух. Командир не должен отказать ему…
Колосков решительно направился было к штабу, но вдруг остановился: над лесом, низко, почти касаясь верхушек деревьев, шел самолет. Нет сомнений, это машина Григория. Бомбардировщик снижается, идет на посадку. Почему он так странно приземляется? Пробежал несколько метров, потом накренился на крыло, круто развернулся и лег на фюзеляж. Мотор резко кашлянул и заглох. Прошло несколько секунд. Из кабины никто не показывался. Колосков побежал к самолету. Со всех сторон спешили техники. Яков быстро взобрался на плоскость. Дружинин сидел в кабине, глаза его были закрыты, голова неестественно запрокинута. Левая рука лежала на секторах газа. Штурвал взят на себя. Пол кабины залит кровью.
— Григорий! Гриша! Дружинин! — Яков потряс друга за плечи. И вдруг над аэродромом возник воющий гул моторов. Яков взглянул вверх. Высоко в небе сомкнутым строем летело восемнадцать «юнкерсов-87».
— Как на парад собрались, гады! — грозя в бессилии кулаком, громко выругался Колосков…
Фашистские самолеты пролетели над аэродромом и скрылись вдали. Товарищи помогли Колоскову вынести из кабины Дружинина и штурмана — он тоже был тяжело ранен.
Подбежал подполковник Зорин. Нужна срочная помощь, но можно ли взлететь? Немецкие бомбардировщики разворачивались на аэродром. Медлить было нельзя, и Зорин приказал: