— Ну и как? — заинтересованно спросил Банников.
— Встретил нас немецкий истребитель и, как всегда, стал заходить снизу, а мы и дали ему из крупнокалиберного, он задымился и — камнем в лес.
— Молодцы. Но это только на одном самолете. Время надо, чтобы и другие обновить.
— Техники наши решили за ночь все сделать. Мы отдыхаем, а они, трудяги, сейчас там, на аэродроме.
То, о чем говорили друзья, не могло не интересовать Якова, но сейчас он лишь горестно усмехнулся. «Как в мирное время, где-нибудь на тактических занятиях. Словно и не было сегодняшнего боя, и этих с трудом произнесенных израненным Кочубеем слов: «Выполнил!» А впрочем, это так и должно быть! Жизнь продолжается. И хорошо, что люди, каждый миг встречающиеся со смертью, не думают о ней. Они живут, мыслят, делают все, чтобы смерть эту победить. Да, в этом величайший смысл жизни!»
Бомбардировщики летели на запад красивым строем, напоминая стаю журавлей: впереди вожак — ведущий девятки — комиссар полка Чугунов. Осталась позади линия фронта. Внизу полыхали бесчисленные огни пожарищ. Горели скирды хлеба, горели колхозные хаты. Вдоль железной дороги на Харьков шли колонны немецкой пехоты.
На фашистский аэродром налетели неожиданно, захватив немцев врасплох. Вражеские самолеты подняться не успели. На двухмоторные «юнкерсы» посыпались бомбы.
Потом советские бомбардировщики быстро развернулись и взяли курс на восток. Машины шли навстречу солнцу, которое большим огненным шаром выкатывалось из-за горизонта. И вдруг в крыльевой бензобак самолета Колоскова попал снаряд зенитки. Бомбардировщик, объятый пламенем, быстро пошел к земле. Яков старался вывести его из отвесного падения, но машина не подчинилась.
Дружинин видел это. Он быстро отстроился от звена и стал кружиться над горящим самолетом. Внимательно наблюдая за снижением сбитого экипажа, он увидел, как у земли появились две белые точки: Колосков и штурман Банников спускались на парашютах.
Пряхин крикнул Дружинину:
— Гриша, запомни место. Двадцать пять километров восточнее Будищева.
На высоте двадцати метров Дружинин пролетел над местом посадки парашютистов. Делая повторный заход, он заметил, как из леса вышли две фигуры. Они махали руками, поднимали их вверх и скрещивали, показывая невозможность посадки. Дружинин быстро отдал распоряжение штурману:
— Брось вымпел, напиши им, пусть ждут у трех берез. Прилечу на У-2. Пусть выложат из парашюта круг.
Последний раз Григорий покачал крыльями самолета и полетел догонять своих.
На аэродроме к нему подбежал Чугунов.
— Ну что, где они, живы?
Дружинин рассказал все, что видел. Подошел командир полка.
— Товарищ командир, разрешите лететь на У-2. Я их привезу, — попросил Григорий.
Зорин знал, что это игра со смертью. Но есть ли другой выход? Ведь Колосков и Банников могут погибнуть. Он подумал и разрешил полет.
Через двадцать минут учебный самолет поднялся в воздух. Выйдя на реку Мерля, Григорий взял курс на запад, туда, где Мерля впадала в Ворсклу. Самолет летел низко, почти касаясь колесами воды.
В деревне Колесникове У-2 настиг «мессер». Григорий пошел на хитрость. Он подлетел к стоявшей на пути церкви, заложил вираж и на высоте пятнадцати метров начал кружиться вокруг куполов.
Потеряв из виду советский самолет, «мессер» улетел на Мирошино. Дружинин вывел самолет из виража и бреющим полетом поспешил на выручку к друзьям.
Между рекой и большим массивом леса, куда приземлились Яков и Банников, было безлюдно и очень тихо. Даже канонада не доносилась сюда.
Банников сидел на стволе поваленного дерева. Яков с перевязанной рукой лежал рядом.
— Вчера мама звонила, — тихо говорил Банников. — Я обещал отпроситься сегодня и вечером вместе с комиссаром слетать в Харьков. Таня просила заехать, да и к Кочубею загляну.
— Эвакуироваться они не думают? — спросил Колосков.
— Мама решила остаться в Харькове, а Таня хочет посоветоваться с тобой.
— Я написал ей, чтобы немедленно уезжала в Новосибирск к родным Дружинина. Деньги выслал, согласится — аттестат отошлю. Сам знаешь… девушка… немцы придут, черт знает что могут сделать.
— Не беспокойся, она у нас самостоятельная. Она из тех, кто умеет постоять за себя, — ответил Банников, и все же ему страшно было даже подумать, что сестра и мать могут остаться в Харькове, если город будет сдан.