Резко зазвенел телефонный звонок. Колосков от неожиданности вздрогнул, поспешно взял трубку. Дежурный по полку сообщил: в гарнизоне объявлена боевая тревога.
Яков взял походный чемоданчик и выбежал во двор.
Со стороны штаба ветер доносил гулкие удары в рельс, протяжный и резкий вой сирены. По шоссе спешили летчики, штурманы, техники.
У аллеи, ведущей к штабным воротам, Колоскова нагнала легковая машина. Шофер дал протяжный сигнал и затормозил:
— Садись, Яков Степанович, — предложил Дружинин.
Им припомнился 1941-й. Тревожный гул сирен, война… Что ж, такова их судьба военная. В любой момент может быть отдан приказ: «В бой!» И они всегда готовы.
Возле полкового командного пункта машина остановилась. Колосков вышел первым.
— Гриша, ты сегодня заедешь к Пылаеву? — спросил он.
— Обязательно. Я ему путевку в дом отдыха достал.
— Передай привет от меня.
— Хорошо.
Яков подошел к своей стоянке. К самолету уже были подвешены бомбы. Техники расчехлили моторы.
— Товарищ гвардии майор, самолеты готовы к боевому вылету, — доложил инженер эскадрильи Исаев.
— Молодцы, ребята, первая эскадрилья первой вылетает.
…Когда объявили тревогу, в лазарете проснулись все больные. Василий на костылях подошел к окну, распахнул его. С аэродрома доносился гул работающих моторов. Летчик возбужденно провел ладонью по лицу.
— Смотрите, самолеты уже готовы к вылету, — он тяжело вздохнул, — сейчас пойдут на взлет, а моя машина зачехлена…
В палату вошла Лида, следом за ней Костелу, в руках которого был небольшой кожаный чемодан.
— Вася, уезжаю на курсы в Бухарест. Пришел попрощаться.
— Вот это здорово! — проговорил Василий и, обращаясь к жене, воскликнул: — Лида, скорее лечи! Летать желаю! Работать хочу!
Вверху в первых лучах восходящего солнца гордо и величественно проплывали эскадрильи самолетов.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Наступила весна. Буйно распускалась листва на деревьях, в воздухе пахло молодой травой. По оврагам журчали торопливые ручьи. В один из апрельских дней на землю упали первые капли теплого дождя. К вечеру небо не очистилось, лишь далеко над морем алела узкая полоска заката.
В этот апрельский вечер гвардии старший сержант Петр Репин распрощался с частью. Несколько дней тому назад его вызвали в штаб и сообщили о демобилизации.
Перед отъездом он зашел к Лидии Ивановне Пылаевой. Она знала, что Репину разрешили заехать повидаться с ее мужем, который отдыхал на берегу Черного моря в Кармен-Сильве, и приготовила Василию письмо и небольшую посылку.
— Счастливый вы, едете на Родину, Петя, — говорила Лидия Ивановна, ласково оглядывая открытое смуглое лицо, непокорный чуб, выбившийся из-под пилотки, и широкоплечую статную фигуру Репина.
— Правда, Лидия Ивановна. Словно крылья за плечами у меня. Но и с товарищами жаль расставаться. Как родные, они мне.
— Напишите нам обо всем, Петя. А мужу передайте, чтобы отдыхал спокойно.
— Обязательно передам.
Пылаева энергично пожала протянутую ей руку и тут только заметила затаенную грусть в глазах старшего сержанта. И еще ей показалось, что Репин хотел чем-то поделиться с ней, но раздумал. Сдержанная по натуре, Лидия Ивановна не стала расспрашивать Петра, еще раз ободряюще улыбнулась, и они расстались.
Вскоре Репин был уже на вокзале. Друзья не провожали его. Вот уже вторую неделю полк участвовал в учениях. Зато на перроне ждала Репина высокая красивая девушка. Черные глаза ее были полны слез.
Репин встретился с Аникой в прошлом году, когда наши воинские части помогали румынам рыть водоем в долине, и после этого тайком стал ходить к ней на свидания. Об этом ему и хотелось рассказать сегодня Лидии Ивановне, но он постеснялся.
— Почему ты, любимый мой, уезжаешь один? На свою беду я угощала тебя виноградом, — нежно выговаривала ему Аника.
— Ласточка моя, да я готов в чемодане тебя до Белоруссии нести. Но нельзя, пойми, не открыта еще граница, не могу сейчас взять тебя с собой. Вот получим разрешение, тогда приеду.
Девушка, всхлипывая, положила голову ему на плечо:
— Я люблю и свой и твой народ. Так почему же для таких, как я, существует граница, закрыт доступ к вам, в Россию? Не любишь меня, вот и не берешь, — у нее сердито сверкнули глаза. — Или мои руки не привыкли к труду? Или не пара я тебе? Или другая дома тебя ждет?
— Да что ты! Ну зачем так! — воскликнул Репин. — Мои глаза только одну Анику и приметили. Нет у меня другой…