«Выходит, виноват я, — подумал Колосков. — Обстановка приблизилась к фронтовой, и результаты хуже. Забыли истину: чем тяжелее в учебе, тем легче в бою».
— Если, по-вашему, дело только в этом, почему же тогда наши экипажи не выполнили стрельбы из фотокинопулеметов? — спросил он.
Все молчали. Воздушные стрелки, радисты были подобраны хорошие, всегда стреляли точно.
— Что ж, можете идти на отдых. Завтра соберем весь личный состав и подробно обсудим.
Все ушли, кроме старшего лейтенанта Снегова.
— Товарищ гвардии майор, стоит ли так расстраиваться. Конечно, если бы мы с вами бомбили, уверен — бомбы все попали бы в цель.
— Так почему же ведомые бомбят хуже? — воскликнул Колосков. — Советую, Евгений Никифорович, сходить в соседнюю часть, у них там славится как отличный бомбардировщик штурман одного звена, посоветуйтесь с ним.
— Неудобно, товарищ командир…
— Учиться не позор, а необходимость. Расскажите ему о нашем бомбометании.
Увидев торопливо подходившего к ним незнакомого офицера, Колосков замолчал. Лейтенант был среднего роста, худощавый, с приятным, открытым лицом. Четко подойдя к сидящим, он спросил:
— Товарищи офицеры, скажите, как мне найти командира вашей эскадрильи?
— Я командир, — ответил Колосков, с интересом рассматривая лейтенанта. Китель без единой морщинки, хромовые сапоги начищены до зеркального блеска «Сразу видно, только из училища», — решил он.
— Товарищ гвардии майор, лейтенант Гордеев после окончания училища прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы, — представился лейтенант.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант.
— Здравствуйте, товарищ гвардии майор.
— Какое училище окончили?
— Краснознаменное имени Ленина, товарищ гвардии майор.
— Хорошее училище.
— Так точно.
— В армии давно?
— С 1946 года.
— Комсомолец?
— Да.
— Взыскания имели?
— Нет, только благодарности.
— Женаты?
— Не успел, — Гордеев улыбнулся.
— На реактивных пришлось летать?
— Нашей эскадрилье повезло. Остальные не успели. В училище только начали осваивать их.
— Вы один в нашу часть прибыли?
— Шесть человек нас, все из одного училища. В вашу эскадрилью начальник штаба меня одного направил.
— Так, так. Ну, а летать любите?
— Очень. У меня отец полярным летчиком был. Погиб в 1939 году на севере. Еще тогда решил — буду, как он. Летное училище окончил по первому разряду.
— Будете летать в звене старшего лейтенанта Никитина. Нагрузка большая, выдержите?
— Конечно, товарищ командир.
— Хорошо, — добродушно улыбнулся молодому летчику Колосков. — Идите, устраивайтесь. Завтра подробно поговорим.
— Разрешите идти?
— Да.
Лейтенант повернулся кругом и, четко печатая шаг, пошел. Но не успел он сделать несколько шагов, как услышал голос штурмана:
— Наш самолет не для него, руки слабоваты.
— Трудно будет, — согласился командир эскадрильи и подумал: «Мал ростом, цыпленок».
Гордеев внезапно остановился. Эти слова больно задели его, и все же он сдержался, пошел, не оглядываясь.
Прямо с аэродрома Колосков зашел к Пылаеву, чтобы поздравить друга с назначением на должность командира эскадрильи. Но на дверях квартиры Пылаевых висел замок, и Колосков направился в городок, но его окликнул штурман Морозов.
— На беду свою послушал вас, товарищ майор, — сказал Яков.
— В чем дело?
— Воздушный стрелок, рекомендованный вами, Цимбал, не выполнил стрельбы из фотокинопулемета.
— В следующем полете исправится. Надо ему помочь. Ведь, сами посудите, он до этого в течение четырех месяцев выполнял стрельбы.
— Ну да, это когда стреляли по конусам, буксируемым поршневыми самолетами, а тут цель, летевшая в три раза быстрее — Цимбал дело свое любит и при вашей помощи многого достигнет. Он уже мне рассказывал и подал одну дельную мысль. Говорит, учили все время стрелять по конусам с одной скорости, а истребители летают с другой, попробуй сразу попади, это упрощенчество. Я вас очень прошу, помогите ему.
— И чего вы так за этого Цимбала хлопочете?
— Я обязан ему жизнью. До прихода в эту часть я воевал на Кубани. В 1943 году наш самолет ночью сбили возле Славянской. Летчик погиб, я был тяжело ранен в живот и в ногу. Ползком добрался до цыганского табора. Меня нашел Куприян Цимбал. Вместе с матерью прятал от немцев в камышах, в таборе. Я с ними кочевал больше двух месяцев. Там я и полюбил Цимбала, ему тогда было около пятнадцати лет. Такой славный, очень душевный паренек. После войны Цимбал ушел из табора и приехал к моим родным. Отец у меня учитель. Он помог ему устроиться на работу, учил его. Вот уже год, как Куприян в армии, при моем содействии попал в авиацию, к нам в часть. А ведь сами знаете — «сделав добро, худа не ждут».