— Чтобы превратиться в зомби-овощ или мину замедленного действия? Несколько дней я ещё буду похож на человека, но потом, когда начнётся ломка… — Я замолчал. — Мне нужна полная уверенность, что человеческий организм обладает способностью реанимировать атрофированные чувства. Тогда я начну курс лечебной терапии незамедлительно.
— Что за терапия? — спросила Олеся.
— Последовательный отказ от пластин, пока зависимость не исчезнет полностью.
— А что потом? Выступишь по телевидению, начнёшь агитировать общество за возврат к натуральным чувствам и всё в таком духе?
— Не, мне ещё пожить хочется, — усмехнулся я. — Наверняка случаев полного или частичного исцеления немало, просто нашему правительству, да и вообще мировой системе невыгодно, чтобы люди слезли с пластин. Рассудите сами. Уже давно установили прогрессирующую зависимость от них, но никаких запретов или разработок, как вылечить зависимое общество нет. Пастухов и стадо всё устраивает. Сигареты, алкоголь, теперь и пластины…Мы одновременно трупы и гробовщики.
Я взглянул на темнеющее небо Маталы:
— Вечереет. Можно и выпить.
Культурная программа закончилась. Мы направились в бар.
— Кажется, он заслужил встречу со Зверем, — подвела итог беседы Олеся.
Не думаю, что пара бокалов вина сыграли роль. Она оказалась девушкой с добрым сердцем и верой в благие намерения незнакомцев. Полыхающая юность.
— Пусть Зверь решает, — не согласилась гюрза Зоя. — Я скажу ему всё как есть, без прикрас и недомолвок. — Она внимательно посмотрела на меня. — Если он согласится, то завтра встретимся на пляже в четыре.
— Буду ждать, — ответил я и улыбнулся девушкам на прощание. Олеся ответила мне искренней улыбкой, и я понял, что любой ценой должен попасть завтра на встречу.
Дорога в Херсониссос прошла в тишине. Нат и Макс напились и проспали все два часа, а у Жени закончилось действие пластины веселья, из-за чего она монотонно дремала и изредка задавала мне пресные вопросы. Я что-то отвечал, но в голове крутились мысли о будущем. Готов ли я пойти на всё ради достижения конечной цели?
Где-то в воздухе витали строчки и слова. Будто месяцами накопленные переживания и образы, погребённые на дне моего разума, продирались наружу. Они почуяли запах свободы. Жаль, под рукой не оказалось блокнота, пришлось держать строчки в уме, тут же рифмовать и редактировать их. Непростая задача, но отчасти я с ней справился. Добравшись до отеля, я первым делом схватил карандаш с бумагой и начал записывать. Давно забытые ощущения творческого экстаза. К полуночи я дописал «Высохшие слёзы» — маленькое стихотворение, вместившее в себя так много правды о нас.
Вопросы с перчинкой начались утром следующего дня.
— Ну что, теперь ты доволен отдыхом? — буркнула сестра во время завтрака.
— Не сомневайся, — ответил за меня Макс дразнящим голосом. — Ещё немного и мой друг влюбился бы в одну из этих куриц. Правда, Вано? У тебя ведь так и текут слюнки на таких. Натурпродукт, ёшкин кот! Не то, что мы, синтетические бройлеры.
— Заткнитесь оба, — огрызнулся я. — От вашего трёпа пропадает аппетит.
После обеда я совершил побег в прямом смысле слова. Никому ничего не сказав, я сел в машину и уехал на южную сторону острова. В номере на тумбочке я оставил записку с короткой фразой: «Без паники. Скоро вернусь».
Ровно в четыре пополудни я сидел на белом песке в метре от воды и потягивал безалкогольный коктейль.
— Ну что, готов? — спросила Олеся и провела рукой по моим волосам.
Она незаметно подкралась сзади и почему-то была одна.
— Ещё со вчерашнего вечера, — ответил я и встал.
Она повела меня в деревню, где обосновалась русскоязычная группа из интернациональной общины натуралов. На входе стояли ворота с контрольно-пропускным пунктом. Толстый грек сидел под тенью соломенного зонтика и читал газету. Олеся что-то сказала ему по-гречески, тот кивнул и снова вернулся к чтению.
— Какая мощная охрана, — заметил я. — Без подкрепления не прорвёшься.