– - Что ж, Костин на что угодно пойдет, ему только поднеси, разве он пощадит кого.
– - Посмотрим, что дальше будет.
В избе стояло жарко, пахло каким-то варевом. На столе была накрыта скатерть, лежали ложки и хлеб. Работница в чулане у печки чистила селедки, а Колька с Манькой сидели у среднего окна и ели хлеб. Константин Иванович подсел к ним, и ребятишки оба забрались к нему на колени и стали ласкаться.
– - Что, все балуетесь? -- улыбаясь, спросил Мельников, чувствуя, что тяжесть у него в груди пропала и ему становится легко и весело.
– - А мы на леке были, -- пролепетала Манька.
– - Что вы там делали?
– - Купались.
– - А не боитесь утопиться?
– - Я плавать умею, -- поспешил заявить Колька.
– - Хорош пловец! -- насмешливо проговорила Софья. -- Держится за кладки, а сам ногами брызгает и думает, он плавает.
Вошел старик; он разбирал хлевы на дворе. Расправив засученные рукава, он подошел к рукомойнику. Константин Иванович и ему сказал, в какой компании он видел дядю.
– - Это всегда так: коли воровать человек собирается, то хорошего человека к себе не позовет, а подберет такого, который ему под стать бы был.
И, вытерев руки об утирку, он рассучил рукава, одернул рубашку и, подойдя к столу, прежде чем сесть за него, решительно проговорил:
– - По-моему, раздумывать долго нечего, а надо с ними свое зачинать; поезжай завтра к земскому, у тебя язык помягче, расскажи ему все, пусть заступу дает.
– - А где у нас земский живет?
– - В Белоконье, барин тамошний, -- говорят, ничего.
– - Съезжу завтра, узнаю, что и как, -- проговорил Константин Иванович и полез за стол.
Вечером, когда пригнали скотину и над деревней опустились сумерки, в окно к Мельникову постучались. Константин Иванович высунул голову и увидал стоящего под окном Быкова.
– - Выдь на улицу, посидим маленько, да я с тобой поговорю кое-что.
Мельников вышел. Они сели на завалинку. Быков садился, осторожно приловчаясь, как бы ему поудобней сесть, чтобы не повредить свой "календарь", как он называл грыжу. Когда они уселись, Быков заговорил:
– - Вот что, Константин Иванович: послушал я давеча ваш разговор; у тебя голова посветлее нашего. Правду говорят, вырезанная земля лучше?
– - По-моему, лучше, -- ответил Мельников.
– - Давай и мы с тобой хлопотать.
– - Что ж вдвоем? -- удивился Мельников такому быстрому решению мужика.
– - Зачем вдвоем, только начни, еще кто-нибудь пристанет. Не худое это дело, я думал, думал. Что это раньше такого закона не было? Я бы давно из деревни ушел. А я умру -- у сына духу не хватит, не та голова у него.
Быков вздохнул. Видимо, воспоминание о сыне растревожило его сердце, хотя сын его был старательный работник в поле, умел кое-что поделать топором; у него было два взрослых сына, которые жили дома, и Быков собирался их женить за один стол. Загуливал он редко, но у него не было отцовской сметки и настойчивости, за что его старик и не любил.
Мельников сказал, что если выделяться, то нужно собрать всю землю вместе, а у них о купленной земле заводится спор, что, наверное, помешает выделу.
– - Спор -- дело кляузное. Его приостановить можно; съездишь к начальству, и дело к развязке.
– - Хорошо бы так.
– - Да, верно, так. Неужели правда такое дело сделать можно, чтобы на виду у всех чужое добро отбить?.. А тогда и всю землю сбивай; округлишь-то ее всю -- вот как важно будет! Правда, Иван Егоров? -- обратился Быков к выглянувшему в окно старику Мельникову.
– - Мне все равно, -- равнодушно сказал старик, -- не мне теперь хозяйствовать. Как хотят молодые: хотят -- в миру живут, хотят -- выделяются.
С выгона, где паслись в ночном лошади, возвращались мужики, ходившие пускать лошадей. Между ними были Протасов и Машистый. Увидавши сидевших на завалинке Быкова с Мельниковым, они подошли к ним. Протасов сел на завалинку и стал крутить цигарку, а Машистый остался на ногах.
– - Вот на выдел Константина Иваныча зову, -- сказал Быков.
– - Хорошее дело, -- одобрил Машистый, -- и меня в компанию примите.
– - А ты пойдешь?
– - Чего ж не пойтить, по крайности на работу по своей воле ходить будешь.
– - Работать-то будешь по своей воле, да один, а одному и у каши не споро, -- вдруг возразил Машистому Протасов.
– - Не один, -- сказал Быков. -- Я вот зову Константин Иваныча, а там еще кто-нибудь выищется.
– - То набирать нужно, а то уж мы собраны.
– - Собраны, да земля неудобна, в разбросе да межниках.
– - Есть и без межников.
– - Так та в кочках да кустах, год от году становится хуже.
– - Насчет мостов и дорог хорошо.
– - Мосты и дороги и впредь будем держать, как держали, -- сказал Машистый. -- Одно затрудненье с пастбищем.
– - И с пастбищем справимся, -- выговорил Быков, -- можно вместе не пасть, а вывел за двор да привязал. Я вон весной продал корову. И была-то она ободранная, а попала к лесному сторожу, он ее на веревке стал держать, -- гляди-ко, сколько молока стала давать!
– - У вас земли много, вам можно. А вот как у меня всего две души, -- опять сказал Протасов.
– - Если с малой землей отходить нехорошо, то в миру с ней еще хуже. В миру она наполовину в бороздах да в кочках.
– - Что говорить! -- уверенно сказал Быков. -- Шесть десятин в разбросе и не видать, а в одном-то месте будет -- вон какая лопатина!..
– - Шесть десятин -- шесть полей. Тут тебе и рожь, и овес, и лен, и клевер -- всего вдоволь, и работать легко и сработаешь много.
Сумерки сгущались. Тишина охватывала всю деревню, и под влиянием этой тишины голоса становились тише, задор пропадал. Вдруг Протасов оборвал Машистого и, обратившись к Мельникову, спросил:
– - Константин Иваныч, а что, левые в Государственной думе хорошие люди?
– - Больше хорошие, -- не запинаясь, ответил Мельников.
– - Об нашем брате они понимают кое-что?
– - Другой раз больше, чем сам наш брат.
– - Отчего ж, когда вводился новый закон, они против него шли?
– - Позволь, я тебе на это скажу, -- вызвался вдруг Машистый.
– - Ну, скажи, -- не совсем охотно согласился Протасов.
– - Оттого они против закона шли, что больно хорошо о нашем брате понимали. Они думали, что мы -- большая сила, а у нас была сила, когда нас мать на руках носила, а теперь эта сила-то незнамо куда ушла. Они думают, что мы в обществе-то живем все для одного, а один для всех, -- а не видят, что мы в своей семье друг другу волки, а не что в деревне. Нешто у нас есть понятие о своем брате? Есть у нас друг к другу сочувствие? Ничего у нас этого нет, все друг другу враги. Если мы живем скопом, так это нас в крепостное право господа сбили, а сбили они нас потому, что в кучке легче на барщину собирать!..
– - А когда барщина кончилась чего же мы не расходились?
– - Становые не пускали, так же горячо и убедительно выкрикнул Машистый. -- Им нужно с нас было выкупные подушные собирать, а с деревни-то легче. По хуторам-то езди, а тут приехал к старосте, сбил сходку, -- давай, такие-проэтакие, а то всех под арест…
Быков засмеялся.
– - Что ж, не правда? -- спросил Машистый. -- Неужели нам самим лучше было в тесноте? Пожар у соседа -- гори и ты. В деревне не работают -- гуляй и ты. Мир запьянствовал -- пьянствуй и ты, а то все равно долю пропьют. А как на хорошее стань подбивать -- тебя по рукам, по ногам свяжут.
Протасов молчал, сидя согнувшись. Мельников взглянул на него, но Протасов не пошевелился. Он сидел так с минуту, потом вздохнул, медленно встал, потоптался и как бы про себя проговорил:
– - Да, это вещь мозговитая!.. Надо все хорошенько обмозговать, а то как бы впросак не попасть.
– - Не думамши, брат, ничего хорошего не сделаешь, а все семь раз примерь, а один отрежь, -- деловито сказал Быков.
– - Кому другому можно и не думамши, а маломочный почешет в голове.
– - Чего ему чесать-то?
– - Как бы не прогадать. Маломочный да непонятливый в миру, на другого глядя, что-нибудь в голову возьмет, а как выделится-то?..
– - А как выделится-то, скорее увидит, что другие по-человечески живут, да и сам на их дорожку потянется.